Слёзы Лимба

— Я не могла оказаться здесь, — едва слышно прошептала девушка и с ужасом посмотрела на беззаботное выражение лица Петра. — Это невозможно. Ты исчез два дня назад.

— Мы с тобой виделись в полицейском участке вчера утром. Неужели ты этого не помнишь?

— Это было пару дней назад.

— Нет, моя хорошая, это было еще вчера утром. Видимо, ты еще не до конца пришла в себя… — с приятной улыбкой сказал он и, встав с колен, подошел к двери. — Я тебя пока оставлю, грейся. Приготовлю что-нибудь поесть, — произнеся это, он покинул ванную, тихо прикрыв за собой дверь, будто боялся производить лишний шум.

Едва тот оставил ее наедине с собой, как девушка, будто усталость окончательно покинула организм, выскочила из воды и мокрыми ногами испуганно ступила на пол, чувствуя, как ее конечности дрожат, как будто они струны, по которым прошелся пальцем гитарист. Это вряд ли от холода, так как вода была такой горячей, что уже появилась легкая тошнота из-за резко подскочившей температуры тела. Дрожь из-за другой причины. Но найти эту причину было в данный момент невозможно, собственное состояние стало для Татьяны самой настоящей загадкой, ответ на которую ей вряд ли суждено найти.

Взглянув в зеркало, она с трудом признала в нем саму себя. Вся кожа покрывалась свежими кровоточившими ссадинами и синяками, будто девушку кто-то долго и усердно избивал, не жалея кулаков. Она сразу же поняла, что падение с обычной лестницы не способно вызвать такие серьезные последствия, которые девушка сейчас лицезрит на собственном теле, нывшем от малейшего прикосновения. Значит, Петр ей соврал. Но зачем? Что мужчина хотел скрыть от нее?

Вновь в сознание ворвались картинки из прошлого. Башня церкви, уродливые лица человекообразных существ, гнавшихся за ней со скоростью гепарда. Это не могло быть правдой. Но почему на ее теле остались следы тех ненастоящих событий? Неужели то, что она увидела тогда, было реальным? Все, что она всю жизнь отрицала, презирала…

— Допустим, я действительно упала с той башни, но… почему выжила? — спросила та саму себя, боязно притрагиваясь к синякам, пылавшим жаром, к глазам подступили слезы, но эти эмоции были вызваны страхом, таким внезапным, что тело начало непривычно дрожать, будто его облили ледяной водой из ведра.

Татьяна осторожно обхватила плечи и села в углу ванной комнаты, поджав под себя ноги. Ей было так непривычно видеть свое тело в столь плачевном состоянии, что собственная нагота начала смущать ее. Глотая медленно текущие слезы, она смотрела на движение остывавшей воды, пытаясь понять, что с ней произошло за последние дни. Но в голове воцарился такой хаос, такая анархия, что хотелось просто со всей силы разбить собственный череп о край раковины, чтобы уничтожить весь этот мысленный беспорядок.

Она должна понять. Должна понять, во что ей следует теперь верить и что следует делать дальше. Но она боялась понимать, боялась узнать правду, за которой так долго гонялась. Может следует сделать вид, что произошедшее с ней обычный плод ее воображения? Ведь это поставит все на свои места. И больше не будет ничего необъяснимого и нелогичного. Она хотела так сделать. Но яркость тех образов, все еще с громкими звуками раздававшихся в голове, не хотели отпускать девушку, не могли дать утерять к ним веру. И она поверила в них еще сильнее. И эта вера единственное ценное, что осталось у нее. Единственное, что в данный момент призывало идти дальше.

— Я должна найти Ричи. Если все эти воспоминания реальны, то он сможет помочь мне убедиться в этом.

***

Татьяна вышла из ванны и, какое-то время постояв полностью обнаженной, чувствуя, как тело обволакивала приятная прохлада квартиры, накинула на плечи шелковый халат белого, как свежевыпавший снег, цвета. Даже не вытерев волосы полотенцем, она проследовала на кухню, где услышала тихую возню на обеденном столе.

Петр стоял к ней спиной и ловко крошил острым ножом овощи, превращая их в разноцветный салат. На плите находились небольшая кастрюля с чем-то булькавшим и приятно пахнувшим и слегка посвистывающий чайник. Татьяна на миг замерла, не веря своим глазам. Ей даже показалось, что она видит этого мужчину, заботливо хлопочущего на кухне, впервые.

За все восемь лет их хрупкого, как китайский хрусталь, брака, она практически не знала, чем занимается муж, что любит и что умеет. Она видела его в лучшем случае вечером, после чего тот, даже не подарив ей поцелуя на ночь, отправлялся спать. Изредка они могли заняться любовью, но такое происходило пару раз в году, и каждый раз секс был для нее как в первый раз — тело просто не успевало привыкнуть к интимному образу жизни. Обсуждать совместного ребенка с ним она не решалась, он всем своим усталым и отчужденным видом показывал, что еще одного человека в их семье не хочет. И постепенно ее мечты о счастливом браке с мужчиной, которого она насильно пыталась полюбить, развеялись в прах.

— Как ты себя чувствуешь? — безэмоциональным голосом поинтересовался Петр и скинул нарезанные овощи в большую глубокую тарелку с помощью лезвия ножа. — В холодильнике я особых изысков не нашел, но попытался приготовить обед из того, что имелось. Если что, портсигар лежит в твоей комнате, ты забыла его на столе. Не знал, что ты все еще пользуешься этим странным подарком твоего Эрвана.

— Ты впервые заговорил о нем.

— Вряд ли тебя смущает его имя. Ведь из-за него ты и начала свою блестящую карьеру детектива, хотя получала образование по совсем другой специальности. Твоя мать меня едва не засунула в печь, когда узнала, что я разрешил тебе бегать за всякими отбросами общества. Она ведь хотела, чтобы ты была журналистом. Я полюбил тебя, как умную и начитанную девушку. Но ты загубила свой талант ради бестолкового мальчишки.

— Ты хочешь об этом говорить?

— Да, — резко повернулся он и брезгливо отбросил нож в сторону, но сделал это так осторожно, что в его виде невозможно было увидеть что-то угрожающее. — Я был в шоке, когда увидел тебя в таком состоянии. Ты играешь с огнем.

— Хм, за все восемь лет нашего брака ты впервые проявляешь свою заботу. Спасибо, — с полным безразличием произнесла та и хотела направиться в свою комнату, но Петр осторожно схватил рукой, испачканной соком овощей, ее запястье и с беспокойством взглянул в глаза жены.

— Потому что считал, что тебе этого не нужно. Но сейчас вижу, в какую яму ты себя загоняешь. Ты давно перестала быть самой собой.

— А ты перестал быть моим мужем. Я не видела тебя месяцами. И уже воспринимаю чужим. Моя жизнь словно перестала соприкасается с твоей, — Татьяна провела рукой по сырым волосам и направилась в свою спальню. — Мне надо переодеться и потом отправиться в участок. Извини. У меня нет сил выяснять отношения с тобой. Поговорим за ужином.

Татьяна посильнее укуталась в свой халат и скрылась в соседней комнате, громко захлопнув за собой дверь. Петр опечалено выдохнул, затем вновь сжал рукоятку ножа и, изредка поглядывая в сторону спальни, продолжил заниматься приготовлением пищи.

***

В зале судебного заседания собралось достаточно много народу, чтобы это крупное и светлое помещение с приятным малахитовым цветом стен превратилось в тесную и душную комнатушку, наполненную ароматом человеческого пота и крупицами пыли. Люди что-то оживленно обсуждали, постоянно тыкали в сторону двери пальцем, словно указывали, что за ней находилась личность, из-за которой все сегодня и собрались в такой тесной официальной обстановке. Если выглянуть в окно, то можно было увидеть, как полицейские пытались остановить великое нашествие прессы, надеявшейся одной живой массой проникнуть в здание, чтобы во всей красе запечатлеть самый громкий судебный процесс за последние несколько лет. Внезапно зал взорвался недовольными криками. Под большим сопровождением полицейских в зал заседания провели Анну, которая медленно шла вперед, устало опустив голову вниз.