все еще вспоминал – охотно, с удовольствием, – всякий раз будто заново освобождаясь от своего постыдного изгойства,
невозмутимую белую утку, огибающую излучину берега. Но подружка Джорджа в браслетах и напасть Джорджа тут же улетучились у него из памяти, словно в дыру провалились.