Слезы Рублевки
Шрифт:
И образ начал всплывать… Настя. Тогда у нее были длинные волосы. Именно их отсутствие ныне сбило его с толку.
В памяти Виктора отчего-то отложилось, что ее волосы золотистого цвета. Длинные, очень длинные. Они поразили, когда он в первый раз раздел ее в своей комнате… Когда она их распустила — до этого он всегда видел их собранными на голове. Волосы упали ей почти до колен. Пошутил даже: «Зачем тебе одежда? Прищепки расстегнула — и все закрыла». Она смеялась и легонько стукала его ладошкой по губам, то ли изображая смущение, то ли на самом деле смущаясь.
Как они были счастливы! Вот только потом
Все промелькнуло в голове в одну секунду.
— Настя!
Какой-то мужичок с досадой толкнул Виктора, чтобы не загораживал дороги. Тот слепо глянул на него, не заметив.
— Настя…
Солнце, как желтый мячик. Небо. Шпиль высотки. Протыкает голубизну острой гранью звезды, но круглый обрамляющий венок мешает. И по-разгильдяйски растрепанные облака катаются по нему, как по колесу.
— Поехали в Серебряный Бор?
— Для чего?
— А знаешь, я потом пытался догнать тебя. Обежал все тропки. Как ты умудрилась так быстро уйти?
— Мне было плохо.
— А я обиделся, дурак.
Май, солнце, лужи на асфальте. Толкающееся стадо машин.
— Тогда тоже был май.
— Не вспоминай больше об этом.
Губы не хотят слушаться, расползаются в глупой улыбке.
— Давай не поедем туда.
— Почему?
— Не хочу. Там было плохо тогда.
— Мы встанем на том же месте и проклянем его.
— Поздно. Столько лет…
— Тогда я знаю, куда пойдем. Поехали в центр. Там есть один прекрасный кабачок. Отметим нашу встречу.
Старые, пузатые дома, облепленные гукающими голубями. Потный гаишник на перекрестке. Зарывшийся в зелени особняк, перерезанный западным дизайном вывески.
Ты улыбаешься, Настя? Мало! Ты будешь смеяться, ты забудешь о том, что отвела себе и ему только час. Ты будешь удивлена, каким он стал. И не удивлена: а каким он еще мог стать? Впрочем, это неважно, верно? Главное — что он веселый, легкий, интересный. Так хорошо рассказывает… С ним тепло и раскованно. А как он улыбается!.. Снова все тот же Витька! Все тот же игривый леопард — со стальными мышцами и спрятанными до времени когтями…
Но сейчас он не играет. У него точно сегодня радость. И он не может вместить ее в себя. Неужели это ты, Настя, — его нынешняя радость?
Волнуется хвост длинной очереди. Везде исчезли. Здесь, в Парке культуры, остались. В очереди можно о многом поговорить. О том, как работала в разных фирмах и организациях, как справлялась с жизненными трудностями, как делала карьеру… И ничего — о личном.
Он один был такой среди других студентов. Кто там, в Плешке? Умные мальчики больших родителей, маменькины сынки и папенькины протеже.
За Настей пытались ухаживать многие из них. И у многих подчас были весьма ценные родители. Выйти за них замуж — на всю жизнь подписать самой себе билет в светлое будущее. Но она буквально уперлась в Виктора!
И ведь не назовешь это глупой девчоночьей влюбленностью! Все она прекрасно видела — и грубоватость его излишнюю, и ухватки пролетарские, и замашки диктаторские. И уж конечно, откровенно снисходительное, потребительское
отношение к женщинам.А уж то, что с его поселковым детством и соответствующими родителями и связями весь путь по жизни Виктору придется прокладывать самостоятельно, это было ясно, как солнышко на безоблачном небе.
И все же она выбрала его. Сначала разумом. Потом — влюбленным сердцем. Разум был холоден. Поначалу. Именно он увидел в интересном старшекурснике надежную основу для будущего женского бытия. Именно он спланировал, как правильно вести себя, чтобы заинтересовать избранника. Но он же стал вскоре предателем, и отирался где-то позади, прячась в тень, едва только сердце начинало распоясываться при виде любимого.
Нет, поправила себя Анастасия, конечно, не совсем все так. Сердце-то сердцем… А вот тело… Тело становилось горячим, когда они оказывались рядом. Оно не хотело слушаться ни сердца, ни мозга. Оно хотело этого мужчину — и все! И не желало слушать резонов…
Не подумал ли он чего лишнего? Это уже не та девочка-студенточка, что была влюблена в него, как кошка. Она — зрелая и опытная женщина. Да, конечно, когда-то она сама его «вычислила» и выбрала. Она сама применила свои чары, чтобы обратить на себя его внимание.
Но что ж — тогда она ошиблась. И она — она не собирается теперь ошибаться снова. В конце концов, за Энтони, что уже подбирался к ней через рестораны и приглашения переводить на переговорах, — за Энтони она всегда может выйти замуж. Чуть-чуть преодолеть себя…
И когда Виктор, посадив ее в какое-то подобие карусели и сев рядом, уверенно положил ей руку на плечо, Анастасия немедленно освободилась, мягко отодвинувшись в сторону.
— Прошлого нет, дорогой. Я тебе и о жизни своей рассказывала, чтобы ты понял, — я и без тебя прекрасно существую.
Прошлое прошло. Но Вите тяжело противиться, когда он берется за тебя всерьез. Он… он охватывает. И он, негодяй, знает этот аттракцион. Знает, с какой стороны садиться. Через минуту, когда карусель разгонится, только уж очень упорное сопротивление победит центробежную силу.
А Настя никак не может решить, сколь велико должно быть это упорство.
Пока она размышляла, карусель начало подкидывать на пластиковых волнах, и под сводами павильона множился восторженный визг. Силы природы решали все за нее. Крепкая рука Виктора надежно обняла плечо бывшей возлюбленной.
— Слушай, я давно не делал глупостей!
— М-м?
— Я полжизни уже не бросал все.
— Ты бросал меня.
— Мы можем вернуться в то прошлое. И начать снова.
— Не поздно?
Чуть запыхавшись, они вышли к набережной. По реке, вздыхая и ворча, натужно плыл пароходик. Робко тыкались в замасленные камни набережной желтые окурки.
Постояли немного на берегу, поговорили о реках, о пароходах, об окружающей среде. Потом зашли в беседку, что прилепилась над водой. Виктор уверенно положил руку Насте на талию. Она не заметила. Очень увлеченно рассматривала здание штаба Сухопутных войск на противоположном берегу. Красивое здание, да.
Помолчали. Мимо с какой-то даже демонстративной гордостью прошлепал еще один пароход. С него лился речитатив на тему того, что кто-то на ком-то любит каждую трещинку. На палубе курили.