Слишком большое сходство (сборник)

– Может, я все-таки попытаюсь?

– Хорошо, продолжу. Итак, поссорились. Один из мужчин и женщина. Возможно, ревность. Женщина, Козулина ее фамилия, была довольно ничего... И одеться умела, и себя подать.

– Да, а второй дамы для полного комплекта там не было?

– Нет, стол был накрыт на троих – всякие там вилочки, ложечки, ножички... Не исключено, что ссора возникла из-за деловых расчетов. Опять же прилично выпили в тот вечер. И вот в какой-то момент один из мужчин хватает с подоконника кухонный нож.

– А пили на кухне?

– Да, нынче можно на кухне праздновать, встречаться, объясняться... В результате и общение получается какое-то кухонное, и воспитание, и вообще жизнь складывается кухонная, не замечал?

Под бульканье варева, скрежет сковородки, шум воды из крана, жизнь, пропитанная запахом жареной картошки и оттаивающей рыбы...

– Оглянись! – вскричал Ксенофонтов, разведя руки в стороны так, что почти уперся ладонями в противоположные стены. – Ты сидишь в моей лучшей, самой любимой комнате!

– Ты мог бы добавить – и единственной. Продолжим. Один из мужчин хватает нож и в пылу ссоры наносит удар. Рана оказалась серьезней, чем ему бы хотелось... Оба растерялись, поволокли свою подружку на диван, стали тампоны прикладывать, перемазались сами, все в доме перемазали... когда увидели, что женщина умерла, разбежались по домам. Время было позднее, им удалось уйти незамеченными. Дверь захлопнули и удрали.

– А нож?

– Прихватили с собой. Кто именно – не знаю. Думаю, что убийца. Невиновному он зачем? Ну что, соседи заподозрили неладное – дверь заперта, в почтовом ящике полно газет, в квартире кот орет... Пригласили участкового, взломали дверь и увидели...

В общем, можешь себе представить, что именно они увидели. Через два дня я установил всех участников этой пьянки. Хотя, честно признаюсь, было непросто, Козулина скрывала свои деловые привязанности.

– Знаешь, – с подъемом воскликнул Ксенофонтов, – я напишу о тебе не меньше ста строк! Во всяком случае, пятьдесят строк обязательно, – добавил он, несколько умерив свой восторг.

– Спасибо, – сказал Зайцев. – Но до победы еще далеко. Слушай... Рана одна. Смертельная. Других повреждений нет. Ни синяков, ни ушибов, ничего. То есть виноват один. И оба приятеля дают показания, которые полностью совпадают с обстоятельствами дела, со всей картиной преступления. Но при этом каждый говорит, что убил другой. Совпадают все детали – ссора, удар, нож, попытки привести ее в чувство... На обоих обнаружены следы крови, в одежде, в обуви... Оба бежали с места происшествия. И объясняют это одинаково – убил другой, а я, дескать, не знал, как быть... Ну и так далее. Мы перепробовали и перекрестный допрос, и очные ставки, составили поминутную хронологию происшествия, провели следственный эксперимент и восстановили, кто где сидел, где лежал нож, каждый из них рассказал мне всю историю от начала до конца по десятку раз. Я все надеялся, что убийца начнет путаться. Ничуть. Никто не путается. Все правильно, так и должно быть – ведь ни одному из них не нужно ничего придумывать, оба рассказывают правду, но один – о себе, а второй о своем приятеле.

– А если покопаться в их прошлом, в личных качествах, сопоставить характеристики...

– Во-первых, оба промышляли на перепродаже туфелек, сапожек... Это их уже как-то уравнивает. Но, допустим, я установлю, что один из них ударник труда, а второй – горький пьяница, что у одного дети, а у другого алименты, что один носит галстук в тон костюма, а второй пользуется капроновым поводком на шее... И что? Скажу больше – все это я уже проделал, я знаю о них больше, чем они сами о себе. Ну и что? Кто же ударил?

– И все-таки следы остаются, – вздохнул Ксенофонтов.

– Там следов на десять преступлений. Но они однозначны, понимаешь? Нет следов, которые говорили бы в пользу одного или другого.

– В души бы им заглянуть...

– Очень ценная мысль, – сказал Зайцев, поднимаясь. – Пойду. Целую неделю я спал по три-четыре часа в сутки. Для меня это маловато. Хочу отоспаться.

– Ну что ж, – поднялся Ксенофонтов, сбросив с коленей кота. – Спи спокойно, дорогой друг. Да, а какой нож был у твоих приятелей?

– Сосед Козулиной сделал. Работает на заводе... Нашел я этого умельца. Частное определение писать буду.

– А какая ручка на этом ноже?

Зайцев с сожалением посмотрел на друга и, не ответив, отправился в прихожую.

– Это важно? – спросил он, обернувшись. – Не видел я ножа, нет его... Сосед говорит, что ручку сделал из темно-зеленой пластмассы. У него дома точно такой же, можешь пойти посмотреть. Козулина что-то достала ему в универмаге, вот он и отблагодарил ее ножом.

– Сколько в нем, сантиметров двадцать?

– Тридцать один, – улыбнулся Зайцев настырности Ксенофонтова.

– Откуда такая точность?

– От соседа. У него, кстати, еще заготовки остались, как он говорит – поковки. Берется хорошая рессорная сталь и в раскаленном состоянии проковывается. Получается почти булат. Нашему ширпотребу такое и не приснится.

– А как он крепил ручку к ножу?

Зайцев, уже направившийся было к лифту, обернулся.

– На заклепках, понял?! Две белые алюминиевые заклепки! Понял?!

– Как же он такую сталь продырявил?

– Умелец потому что, – сказал Зайцев и шагнул в лифт. – Хочу спать! – успел выкрикнуть он до того, как двери захлопнулись и кабина отправилась вниз.

Ксенофонтов вздохнул и вернулся в квартиру. С балкона он долго смотрел на городские огни, легонько покусывая правый ус, который в этот вечер показался ему длиннее левого.

– А все-таки следы остаются, – пробормотал он и лег спать.

А утром, едва проснувшись, позвонил Зайцеву домой.

– Старик, если не разоблачишь убийцу, дай знать. Помогу.

И положил трубку.

Звонок от Зайцева раздался после обеда, когда Ксенофонтов сидел в редакции за своим столом и в мучительных раздумьях составлял план выступлений на ближайший месяц.

– Скажи честно – ты шутил? – Голос Зайцева был нетерпелив.

– Ничуть. Дело в том, что...

– Приходи, пропуск заказан.

Остановившись на противоположной стороне улицы, Ксенофонтов некоторое время рассматривал здание, в которое ему предстояло войти, наблюдал суету машин на перекрестке, пульсирующий в такт светофору поток пешеходов и наконец направился к подъезду. Он уже знал, где кабинет Зайцева, но едва открыл дверь, увидел, что там полно людей, что его друг озабочен, если не растерян.

– Подождите в коридоре, гражданин, – сухо сказал Зайцев. – Не видите – у нас очная ставка, – добавил он уже для Ксенофонтова. – Мы скоро закончим.

Ксенофонтов прошел по коридору, остановился у стенда со всевозможными плакатами. На одном из них был изображен человек с прекрасным мужественным лицом – он выносил ребенка из горящего дома. Рядом был изображен милиционер, мчащийся на ступеньке грузовика, а в кабине, судя по низкому лбу и повышенной волосатости, сидел особо опасный преступник и очень недовольно смотрел на милиционера. Были тут плакаты, изображавшие перестрелки, рукопашные схватки, но на нескольких протекала спокойная и достойная жизнь: по залитой вечерними огнями улице, неестественно выпрямив спины, шли мужчины и женщины с красными повязками на рукавах. Ксенофонтов с уважением посмотрел на дружинников, озабоченных свалившейся на них ответственностью за покой граждан. «Вот так подежурят, подежурят, глядишь, и три дня к отпуску получат», – не без зависти подумал Ксенофонтов.