Слишком дружелюбный незнакомец

Однако это не помешало ему снова перейти к предыдущей странице, снова изучить ее и добавить в закладки, включив функцию «показать удаленное». Этой хитрости его научил один из студентов, когда он пытался снова найти статью и неизменно получал ответ «страница не найдена».

Имя и фамилия вспыхнули яркими буквами наверху экрана.

Франсуа затаил дыхание. Он сразу перешел к комментарию читателя под статьей:

Я его знал. Его завут Брайан Лефевр. Он учился со мной в колледже. Я уверин, что он ничего этого не делал, у него ни с кем никогда не было проблем. Чего это вдрук к нему привизались?

Орфографические ошибки сразу же напомнили ему те, с которыми была написана записка, которую Людовик оставил на двери, закончив стричь сад. Такой же «грамотный» одноклассник…

Комментарий, где упоминалась личность подозреваемого, был, скорее всего, удален модератором сайта, но с помощью функции «показать удаленное» его можно было прочитать. Нестираемая память Интернета… Здесь ничего не исчезает навсегда. Самое незначительное фото, малейший когда-либо оставленный комментарий могут преследовать вас всю жизнь.

Франсуа хотел уже с отчаянием ухватиться за мысль, что здесь всего лишь совпадение. Да, у подозреваемого те же имя и фамилия, что у Людовика, но…

— Месье Вассер…

Встревоженный, он так и подскочил на месте.

Людовик. Перед ним, собственной персоной.

Охваченный паникой, Франсуа тем не менее успел закрыть программу поиска — рефлекторным движением, безо всякого участия разума.

Людовик стоял менее чем в метре от него — штаны и свитер в пятнах, волосы перепачканы белой краской. Сколько времени он уже здесь? Несколько секунд? Минуту? Больше?

— Я не слышал, как вы вошли, — пробормотал Франсуа.

Как он мог настолько увлечься чтением статьи? Тем более что Людовик, приходя обедать, никогда не утруждал себя стуком в дверь. Матильда ему специально так и говорила: «Между нами никаких церемоний…»

Несомненно, Людовик здесь достаточно долго, чтобы иметь возможность прочитать, заглянув ему через плечо. Может быть, не статью, нет… но комментарий, где упоминается его имя, это точно.

Как будто желая удостовериться, Людовик поискал глазами часы, висящие на стене в гостиной:

— Уже полпервого. Мадам Вассер не любит, когда опаздывают.

Франсуа постарался успокоить бешено колотящееся сердце. Приняв отстраненный вид, он две или три секунды внимательно всматривался в лицо Людовика. В его чертах — скорее спокойных — не отражалось никаких особенных чувств. Цвет его не был ни бледнее, ни краснее обычного. В его настойчивом взгляде Франсуа мог как нельзя лучше разглядеть немного вызова и нечто вроде легкой заносчивости.

Капитулировав в этой странной молчаливой дуэли, он опустил глаза первым:

— Ладно, идем к столу…

Не задерживаясь, Людовик направился к двери кухни. Но Франсуа не последовал за ним. Он чувствовал себя оглушенным… тем же ощущением, как то, которое он испытал, выходя из комнаты Людовика. Он был почти уверен, что молодой человек ничего не увидел, но ручаться бы не стал. Кто он такой — этот парень, которого он сам ввел в свой дом? Какую угрозу он в дальнейшем может для них представлять?

Увидев, как он медленно поднимается со стула, Матильда воскликнула:

— Ах, Людовик! По крайней мере, хоть вы не мешкаете. Вот уже два раза, как я зову Франсуа, а он даже не накрыл на стол!

Явно забавляясь, тот издал звонкий смешок, который эхом отдался в самой глубине души Франсуа и привел его в раздражение. Прямо настоящий заговорщик. Как будто на его глазах составлялся заговор.

— Если хотите, я сейчас накрою. Мне это не трудно.

— Спасибо. Вы настоящий ангел, Людовик…

Этой ночью Франсуа приснилось, что в него стреляют.

Обычно декорации, в которых разворачивалось действие драмы, и главные герои менялись так же, как и кошмары, появляющиеся затем, будто кусочки гигантского пазла, который требовалось сложить. Впрочем, от всего этого у Франсуа оставались лишь смутные воспоминания. Эпизоды каждой сцены всегда были разрозненными, перепутанными, кочевали из одного сна в другой, как если бы его разум, находящийся во власти бессознательного, был неспособен работать в той же реалистической манере, как наяву. Но сейчас ему впервые удалось на удивление живо сохранить картины сна в своей памяти.

Амфитеатр, в котором он находился, был гораздо просторнее, чем в жизни. Над ним, сколько хватало взгляда, возвышались ступени, постепенно исчезая в смутном тумане.

В зале не было ни единого студента.

Напрасно он внимательно просматривал ряды один за другим. В безнадежном одиночестве он стоял на эстраде, обрамленной занавесками гранатового цвета, ниспадавшими почти до самого пола. Время от времени абсолютная тишина нарушалась приглушенным гудением, звучавшим у него в ушах. Он чувствовал себя потерянным, заброшенным в этом близком и родном ему месте.

Что ему делать? Начинать лекцию перед пустым залом? Повинуясь смутному побуждению, он попытался заговорить, но с его губ не сорвалось ни одного внятного слова.

Откуда-то из глубины его существа поднялась волна парализующего стыда. Несмотря на то что он был один, Франсуа ясно ощущал на себе множество тяжелых испытующих взглядов, которые, казалось, могли читать в самых потаенных уголках его души.

Он поднял глаза к потолку, ища, как бы выкрутиться из этого затруднительного положения. И тогда он заметил прямо над головой огромное окно в металлической раме. Из окна пробивался тусклый свет, отчего оно теряло свою неподвижность и казалось похожим на дрожащую поверхность пруда после того, как туда бросили камень.

Посмотрев еще раз на амфитеатр, он заметил какой-то силуэт, появившийся в первом ряду.

Зажмурился, чтобы лучше видеть.

Камилла. Его дочь.

Она была одета как школьница — в небесно-голубую форму с галстуком, на котором был изображен герб — своего рода визитная карточка английских школьников и студентов. Камилла сидела, смирно сложив руки на столе. Франсуа не мог точно сказать, сколько ей лет. Лицо ее принадлежало взрослой Камилле: шиньон в волосах, губы еле подкрашены бледно-розовой помадой, но ее поведение казалось детским.