Слишком много блондинок

— А не через лес нельзя? — испугалась я.

Молодой человек кокетливо оскалился:

— Можно. Но так длиньше. В это время вы и через лес машину не найдете.

Мне захотелось убить его. Я представляла, как в каком-нибудь «Криминальном патруле» сообщат о том, что труп молодой женщины найден на опушке леса… и все такое…

Уезжать отсюда было страшно, оставаться — безнадежно, потому что я не досидела бы здесь до первого троллейбуса, а засыпать в кустах и проснуться в компании прильнувшего ко мне бомжа…

Я приняла единственное, на мой взгляд, верное решение. Мне нужно напиться в дым, а потом, пьяно и отважно, ловить такси. Пьяным везет, а к тому же пьяная я решительная и смелая.

Я купила бутылку клюквенной наливки, сок и отправилась к лавочке, стоявшей под самым ярким фонарем. По дороге презрительно ухмыльнулась замечанию грязного халата: «Если компания понадобится… то я… это…»

Так я оказалась на лавчонке, сделанной хозяйственными алкашами из двух пеньков и полированной столешницы (рядом стояли тумбочка и драное кресло без подлокотников), которую — лавочку — я, когда у меня будет жутко много денег, закажу из греческого мрамора и красного дерева, а рядом поставлю аллегорический монумент с золотым орнаментом: «На этом месте Вера Устинова поклялась изменить свою жизнь, что привело ее к богатству, успеху, всемирной славе. Она отказалась от всего того, что ей навязывали друзья, родственники и прочие недоброжелатели, послала всех в задницу и стала идеалом миллиардов женщин, объектом вожделения миллионов мужчин и самым счастливым человеком».

Глава 2

Мне двадцать восемь. Знакомые называют мой возраст «под тридцать» и считают, что я обязана думать о чем-то важном: о детях, общественном положении, пенсионном фонде, даче, машине, занятиях спортом… Потому что сейчас мне «под», а когда станет «за», будет поздно — на мне никто не женится, ребенок родится эпилептиком, а все приличные должности достанутся молодым и дерзким… Они меня довели: каждое утро, подходя к зеркалу, я считала морщины под глазами, разглядывала неумолимо желтеющие от курения зубы и задирала груди, вспоминая, где они у меня были лет семь назад.

Я щедро отхлебнула клюквенной наливки, заполировала соком и рассердилась. Мне двадцать восемь, и мои знакомые правы. Я должна задуматься о чем-то важном, но дело в том, что я не хочу тратить оставшуюся жизнь на мысли о пенсии, похоронах, на хлопоты о домике в пригороде и на какого-нибудь кретина, который будет жить в моей шикарной двухкомнатной квартире на Чистых прудах, сделает ремонт, купит кожаную мебель, начнет обманывать меня с секретаршей и «рыбачить» в выходные, в то время как я буду ссориться с его мамашей, водить детей в зоопарк и два раза в неделю на конспиративной квартире посещать любовника.

Я глотнула еще — так, что захлебнулась.

Во мне все еще теплятся романтические идеалы: я знаю, что большая, настоящая любовь — такая, чтобы одна на всю жизнь, и чтобы каждый день был мечтой, и чтоб просыпаться, томясь от страсти, и чтоб никто не верил, что так бывает, чтобы мчаться домой и падать в объятия, отдыхать вдвоем и уставать вместе, чтобы думать: «Почему его нет уже двадцать пять секунд, может, метро взорвали или его взяли в заложники исламские террористы?..»

С каждым глотком романтические идеалы разгорались все ярче: я воображала, как скрючатся подружки, когда узнают, что в меня безрассудно влюбился миллиардер, какой-нибудь актер, вроде Брэда Питта, и бросил к моим ногам все свои банковские счета, ценные бумаги и скрытые от налогов сбережения, что специально для свадебного путешествия куплена роскошная яхта, названная моим именем, на которой мы уплываем в кругосветный круиз, а сразу после медового месяца или года меня снимут в голливудском фильме с бюджетом в пятьсот миллионов, потому что у меня необыкновенный типаж и незаурядные актерские данные.

Я напилась. Идеалы уже не разгорались, а полыхали, как нефтяной факел, а отчаяние и возмущение дымом валили из ушей.

Я ненавидела всех мужчин, у которых просыпалась с утра, ненавидела всех, кто оставался на ночь у меня, а потом требовал кофе и завтрак, ненавидела «почему такая красивая одна скучает?» и «у тебя добрые глаза, красивые тоже, но у тебя они — добрые», что значило «ты тупая и одинокая — отсоси мне по-быстрому», ненавидела все эти семейные шашлыки, куда мне приводили «жениха», который после третьей рюмки рассчитывает на легкий перепихон на моей территории.

И несмотря на то что вдали, под сияющими «ПРОДУКТАМИ» маячил продавец номер два в грязном халате: курил, высматривая, не нужна ли мне компания замызганного поклонника с железными зубами и черными ногтями, я рухнула на колени и, обращаясь к лавочке, поклялась:

1. Искать настоящую любовь, пока не найду. Верить в то, что она есть и только ждет, когда же я раскрою глаза и увижу ее.

2. Бросить старую тупую работу и найти свое призвание.

3. Разругаться со всеми, кто этого заслуживает, и никогда не общаться с теми, кто считает, что я безликая дура и кошелка.

4. Познакомиться с хорошими людьми, с которыми будет весело, интересно и надежно.

Я три раза приложилась лбом к столешнице, поднялась, чуть не упала, наступив сама себе на босоножку, пригрозила всему человечеству кулаком и направилась к дороге — ловить удачу.

Такое впечатление, что на этот район свалилась водородная бомба: все было таким мертвым, что казалось, листья не шумят и трава не колышется. Через полчаса я решила идти пешком до первого обитаемого места, стучаться во все двери и требовать убежища — надежда выбраться отсюда умирала, содрогаясь в чудовищной агонии.

Наконец, когда я уже сделала два с половиной шага в сторону, как мне казалось, большого города, откуда-то раздались дребезжание и шум. Выскочив на середину дороги, я замахала руками, потому что была готова ехать куда угодно — даже как жертва дорожного происшествия. На улицу, кряхтя и спотыкаясь, выбралась «тойота», которая была старше Кремлевской стены. Заметив меня, водитель так шарахнул по тормозам, что чуть не стукнулся носом о лобовое стекло. Несмотря на то, что он был далеко, ехал медленно и мог меня сбить, только если бы нарочно это задумал, я чувствовала себя виноватой и побежала, чтобы его утешить. Человек, выскочивший из машины, от возбуждения шевелил огромными черными усами, размахивал руками и страстно лопотал что-то с жутким акцентом. Общий смысл пылкой речи был в том, что он уже лет двадцать мечтает подвезти меня, что как только он меня увидел, педаль тормоза сама врезалась в пол, а если я откажусь с ним ехать, он повесится на ближайшем дереве и его старушка мать до самой смерти будет меня проклинать.

Что мне еще было делать?

Я предупредила, что заплачу сто рублей, забралась в салон, пахнувший мокрой псиной, и мы умчались в сторону страшного, темного леса. На всякий случай я постоянно курила, чтобы при опасности ткнуть его в глаз сигаретой, и держала наготове зажигалку, подпалить усы, но мой спаситель молчал, вцепившись в баранку, и я в конце концов расслабилась. Прикрыв глаза, я откинулась на сиденье. Прошло не больше минуты, как на моей коленке была его ладонь — даже сквозь джинсы чувствовалось, какая у него горячая и тяжелая рука.

— Что?! — заверещала я. — Как вы посмели? Остановите машину!!!

Шофер-маньяк, сверкая золотыми зубами, оправдывался:

— Да ты че? Да ладно, нэ волнуйся… Да я нэчайно… Болшэ нэ буду…

Я и не волновалась, у меня была истерика: размахивая зажигалкой, я грозилась спалить машину, колотила его по голове, высовывалась в окно и орала: «Помогите, пожар!» Вроде я его напугала: он остановился, хрустнув тормозами, перегнулся через меня, распахнул дверь и, напоследок крикнув: «Псэхопатка! пошла на хрэн, вот ты кто!», уехал. Вслед ему я злобно проворчала: «Извращенец, скотина, член с усами, козлиная рожа», но ему-то было все равно — он ехал прочь, а я стояла посреди конца света.