Слишком много подозреваемых

Ближе к вечеру Аурелия подумала, что следует позвонить Ричарду на работу и сказать ему про Альберта. Ричард не любил сюрпризов. То, что она этого не сделала, было, конечно, с ее стороны полной глупостью, но, глядя на Альберта и Фрэнсис, увлеченных игрой, Аурелия убеждала себя, что его присутствие никому не принесет вреда и гостя можно будет представить, когда Ричард вернется домой.

Она была наивна.

– Ты соображаешь, что делаешь? – спросил ее Ричард, плотно закрыв за собой дверь кухни.

Аурелия прижалась к стенке, обхватив себя руками, будто озябла.

– Ты сошла с ума. Он должен немедленно убраться отсюда.

– Почему?

Ричард посмотрел на нее с жалостливой усмешкой, как на дурочку, посеявшую свои мозги, словно кошелек в метро.

– Если ты не скажешь ему, чтобы он ушел, это придется сделать мне.

При расставании Аурелия вручила Альберту маленький пейзаж, вид на океан из Монтаук-Пойнт. Она нарисовала эту картину прошлым летом и поместила в позолоченную рамку.

– Повесьте ее над своим камином, реальным или воображаемым, – сказала она, провожая его до лифта.

Пока Альберт засовывал картину в свой набитый скарбом рюкзак, она легонько погладила его по рукаву, потом тронула за плечо.

– Куда вы направитесь?

– Не беспокойтесь за меня, – сказал он спокойно.

– Пожалуйста, – попросила она. – Мне нужно знать, где вас найти.

Красная кнопка в стене засветилась, оповещая, что лифт прибыл на этаж.

– Мне нужно знать…

Альберт улыбнулся, сжал ее руку и на какое-то мгновение задержал в своей. Ладонь его была мозолистой и жесткой.

Звякнул мелодичный сигнал. Двери лифта бесшумно раздвинулись.

– У западной стороны Музея современного искусства. Там проходит подземка. Из решетки идет тепло.

Он, не оглядываясь, вошел в лифт. Аурелия проследила, как закрылась за ним дверь, послушала, как шуршат и постукивают тросы и кабели, пока кабина все глубже опускается в шахту. Ей казалось, что она лишилась чего-то, а взамен обрела пустоту. Когда она оглянулась, Ричард стоял в дверном проеме. За его спиной сияла рождественская елка.

– О чем ты думала? Где была твоя голова? – спросил он. – Ты и двое малышек одни в квартире с каким-то абсолютно неизвестным типом.

– Альберт совсем не опасен. Он несколько часов развлекал Фрэнсис. Блэр спала. Она проснулась только недавно. К тому же Беа была здесь, когда мы пришли, – оправдывалась Аурелия.

– Двадцатилетняя нянька – вряд ли надежный телохранитель. Не ссылайся на Беа. Ты и ее подставила под угрозу. – Ричард протянул руку и дотронулся до лба Аурелии, словно проверяя, нет ли у нее жара. – Может быть, нам следует нанять постоянную домоправительницу, чтобы она жила здесь и помогала тебе по хозяйству? Ты смогла бы больше времени тратить на себя, на свою живопись. В его голосе заботливость смешивалась с тревогой.

– Я думала, что ты оценишь мою попытку дать хоть краткие минуты отдыха и комфорта нуждающемуся человеку.

– Не делай этого снова, дорогая. Пойми, я не оскорбляю твои чувства, не ругаю за сентиментальность, а лишь взываю к твоему здравому смыслу.

– А я убеждена, что мыслю и поступаю вполне разумно, – стояла на своем Аурелия. – Я считаю, что мне надо встречаться с людьми, познавать мир за пределами нашей квартиры на Парк-авеню. Мы многих вещей не видим, не замечаем с высоты пятнадцатого этажа. Альберт прошел через ад. Все, что ему нужно, это выговориться перед кем-то и чтобы его воспринимали как личность.

– И почему этот груз он взвалил на тебя?

– Он ничего не взваливал на меня, ничего не требовал, не просил. Я уже говорила, что он никому не способен нанести вред. Я получала удовольствие от разговора с ним. Меня просто восхитила его интроспекция.

– Что это такое?

– Способность к самоанализу. Он не похож на тех людей, с кем я обычно провожу время. Он признает и исследует свои ошибки, ничего не скрывая, открыто, вслух. Его внутренний мир распахнут, в отличие от нашего, замкнутого. Его пример полезен для меня и для наших дочерей, пусть даже они слишком малы, чтобы осознать это.

– Сомневаюсь, чтобы этот, как-его-там-зовут, с радостью согласился стать подопытным кроликом в твоем социальном эксперименте.

– Ты несправедлив ко мне, Ричард. Я ему ничего не навязывала. Мы просто поговорили по душам, вот и все. И выяснилось, что у нас есть нечто общее. Он заблудился в жизни. Вероятно, я тоже.

Аурелия потом часто размышляла, привели ли эти неосторожно сказанные слова, признание в неудовлетворенности своей жизнью к резкой перемене в отношении Ричарда к ней. Какая-то струнка в его душе лопнула.

Долгие годы спустя тот роковой для их судеб разговор все еще звучал в ее ушах. Каждое их слово, голос Ричарда, его интонации, выражение его лица – все запечатлелось в ее памяти навсегда.

Ричард повернулся и ушел в глубь квартиры. Она последовала за ним, но приотстала, запирая дверь. Больше они в тот вечер не общались.

Ночью, лежа одна в постели, она прокручивала в голове навязчивую мысль, что может сейчас встать, покинуть дом, убежать к Альберту, нырнуть под его рваное одеяло, расстеленное на асфальте возле Музея современного искусства, насладиться близостью его немытого тела… Но, конечно, не сдвинулась с места и осталась лежать под легким и теплым одеялом.

Через неделю Ричард нанял миссис Бассет, крупную женщину пятидесяти лет с могучими бицепсами. Она собирала свои рыжие волосы в тугой пучок на затылке, носила глухие черные платья и шерстяные носки до колен.

– Идеальных браков не бывает. И нечего вам ныть и дуться. Другого не ждите, – упрекала она Аурелию неоднократно. С самого начала преданная Ричарду, миссис Бассет оставалась в его услужении даже после отъезда Аурелии с девочками.

Аурелия сложила письмо и сунула его в карман. Она устроилась поудобнее на полу, сменив позу, и поворошила руками раскиданное перед ней богатство.

Ее взгляд остановился на конверте, надписанном округлым, летящим, словно спешащим куда-то, почерком Фрэнсис. Там была и дата – 22 июля 1972 года, шесть лет спустя после расставания с Ричардом. Июль был месяцем, выбранным по условиям бракоразводного соглашения, самим Ричардом для пребывания дочерей с ним. Он забирал их к себе в Саутгемптон, в когда-то совместное с Аурелией жилище.

Это развязывало ей руки на тридцать дней каждое лето, давало свободу, о которой она мечтала. Аурелия путешествовала по Европе или Южной Америке, всегда в одиночестве и без предварительного плана. Крайне редко она встречалась с кем-нибудь из друзей или знакомых во время своих странствий. Однажды сбросив оковы, она панически боялась, что кто-то, пусть ненароком, вернет ее в прежнее положение.