Слишком много счастья (сборник)

– Это значит вверх-вниз, – вяло отвечает Кент.

– Образуются слабые вертикальные трещины. Они выходят наружу и оставляют расселины. А через миллионы лет скалы полностью разваливаются.

– Мне надо отойти, – говорит Кент.

– Куда?

– Пописать.

– Ну так иди.

– И я с ним, – говорит Питер.

Салли так и хочется сказать: «Будьте осторожнее!», но она подавляет это желание. Алекс смотрит на нее одобрительно. Они тихонько улыбаются друг другу.

Саванна уснула, губки ее ослабевают. Когда рядом нет мальчишек, ее легче оторвать от груди. Салли вытирает отрыжку и усаживает дочку на одеяло, ничуть не беспокоясь о том, что грудь остается на виду. А если Алексу это неприятно – а она знает, что это так, ему вообще не нравится сочетание секса с кормлением и то, что грудь его жены превращается в вымя, – то пусть смотрит в сторону. Он так и делает.

Когда она застегивает блузку, вдруг раздается крик – не пронзительный, а глухой, замирающий. Алекс вскакивает быстрее, чем она, и мчится по тропинке. Затем слышится крик погромче, он приближается. Это кричит Питер:

– Кент свалился! Кент свалился!

– Иду, иду! – кричит ему в ответ отец.

Впоследствии Салли будет казаться, что она догадалась о падении Кента даже раньше, чем услышала крик Питера. Если с кем и мог произойти несчастный случай, то никак не с ее младшим, шестилетним: он был смелый, но не забияка и не хвастун. Только с Кентом. Она так и видит эту картину: Кент писает прямо в скважину, балансируя на самом краю, дразнит Питера и подзадоривает самого себя.

Кент был жив. Он лежал внизу, на дне глубокой расщелины, и пытался приподняться на руках. Но попытки были совсем слабенькие. Одна нога подвернута под тело и не видна, другая странно изогнута.

– Можешь отнести Саванну? – спросила она у Питера. – Возвращайся туда, где мы сидели, положи ее на одеяло и следи за ней. Ты хороший мальчик. Ты у меня сильный.

Алекс уже спускался вниз, протискиваясь в расщелину и призывая Кента не двигаться. Добраться до дна целым и невредимым было несложно. Сложнее было вытащить оттуда ребенка.

Наверное, надо сбегать к машине и поискать там веревку. Потом привязать ее к стволу дерева. Другой конец обвязать вокруг тела Кента, и тогда она будет потихоньку поднимать его наверх, а Алекс подталкивать снизу.

Только нет там никакой веревки. Откуда ей там взяться?

Алекс добрался до Кента. Наклонился и поднял его. Кент издал умоляющий стон. Алекс взвалил его себе на плечи так, что голова Кента свешивалась с одной стороны, а бессильные ноги – одна из них торчала очень странно – с другой. Выпрямился, с трудом сделал несколько шагов и, все еще придерживая руками Кента, опустился на колени. Он решил, что лучше выбираться ползком, и теперь двигался, как поняла Салли, к валуну на дальнем конце расщелины. Алекс что-то выкрикнул, не поднимая головы, какое-то указание, и Салли поняла его, хотя не разобрала ни слова. Она поднялась с колен – и зачем она на них опускалась? – и стала пробираться сквозь подлесок к краю расщелины, где этот огромный валун примерно на метр выходил на поверхность. Алекс продвигался вперед ползком, а Кент лежал у него на плечах, как подстреленный олень.

– Я здесь! – крикнула она. – Здесь!

План состоял в том, что отец приподнимет Кента и положит его на каменную полку – выступ в скале, а оттуда его вытянет мать. Кент был худеньким мальчиком, еще не начавшим быстро расти, но сейчас он казался тяжелым, словно мешок с цементом. С первой попытки Салли не сумела его поднять. Тогда она решила действовать иначе: вместо того чтобы тянуть, лежа на животе, села, сгруппировавшись, и задействовала таким образом все тело. Вместе с Алексом, который подталкивал Кента снизу, они наконец подняли сына. Салли завалилась на спину, не выпуская Кента из рук, и увидела, что глаза его открыты, но зрачки закатились: он снова потерял сознание.

Когда Алекс, цепляясь за камни и подтягиваясь, выбрался из расщелины, они посадили детей в машину и поехали в коллингвудскую городскую больницу. Внутренних повреждений у Кента не оказалось, но обе ноги были сломаны. Один перелом врач называл «чистым», а вторая нога оказалась раздроблена.

– Если едете в такие места, с детей глаз нельзя спускать, – сказал доктор.

Кента в больницу сопровождала Салли, в то время как Алекс оставался с младшими.

– Разве вы не видели предупредительных знаков?

Наверное, с Алексом он говорил бы другим тоном, подумала она. Тот ответил бы: ну вы же знаете этих мальчишек. Стоит только отвернуться, и они уже несутся сломя голову туда, куда нельзя. Мальчишки и есть мальчишки.

Однако ее благодарность – и Богу, в которого она не верила, и Алексу, в которого она верила, – была столь безгранична, что она даже не обиделась.

Следующие полгода Кент в школу не ходил: сначала лежал в больнице с подвешенной ногой, потом сидел дома. Салли брала в школе задания и отвозила обратно уже сделанные, – выполнял их Кент моментально. Потом ему стали давать факультативные задания. Одно из них называлось «Путешествия и исследования: выбери себе страну».

– Я хочу выбрать такую, какую больше никто не выберет! – объявил Кент.

И тогда Салли рассказала ему нечто такое, о чем никогда никому не рассказывала. О том, как ее влекли дальние острова. Не Гавайи, не Канары, не Гебриды и не греческие острова, куда всякий хочет поехать, но крошечные и никому не известные островки, о которых никогда не говорят и где люди вообще редко появляются. Остров Вознесения, Тристан-да-Кунья, Сан-Кристобаль, остров Рождества, остров Одиночества и Фарерские острова. Они с Кентом начали собирать сведения об этих местах – все, что могли добыть, но только настоящие сведения, без выдумок. Алексу они про это ничего не говорили.

– Он решит, что мы свихнулись, – сказала Салли.

Главной достопримечательностью острова Одиночества был уникальный овощ – особенная древняя капуста. Они представляли себе, каковы могут быть церемонии поклонения этой капусте, ритуальные костюмы, капустные парады в ее честь.

Салли рассказала сыну, что еще до его рождения она видела по телевизору аборигенов острова Тристан-да-Кунья: после сильного землетрясения их эвакуировали, и они высаживались в аэропорту Хитроу. Как же странно они выглядели – покорные и в то же время сохраняющие чувство собственного достоинства, совсем как люди другого века. Должно быть, они потом более-менее приспособились к жизни в Лондоне, но как только вулкан стих, пожелали вернуться домой.

Когда Кент пошел в школу, все, конечно, изменилось, но он по-прежнему казался старше своего возраста, терпеливо возился с Саванной, которая росла смелой и упрямой, и с Питером, вечно бушевавшим в доме, как настоящая буря. С отцом Кент был особенно предупредителен: например, приносил ему, тщательно сложив, бумаги, спасенные от Саванны, или выдвигал стул перед ужином.

– Отдаю должное человеку, который спас мою жизнь, – говорил он. – «Герой вернулся домой» {33} .

Произносилось это хоть и в декламационной манере, но не совсем саркастически. Но все равно действовало Алексу на нервы. Кент действовал ему на нервы еще и до того, как свалился в «глубокую-скважину».