Слишком много сыщиков

Дверь снова отворилась в десять минут второго – я как раз взглянул на часы. На этот раз вошли двое. Первым в проеме двери возник долговязый субъект ростом не меньше шести футов с вытянутой физиономией и засаленной шевелюрой. Остановившись в трех шагах от нас, он обвел всех взглядом и провозгласил:

– Я Леон Грум, начальник сыскной полиции города Олбани. – Он остановился, видимо, рассчитывая на бурную овацию, но ее не последовало. Его лицо надо было видеть, такая на нем читалась многозначительность. Голос его тоже звучал весьма торжественно, впрочем, при тех обстоятельствах это было вполне понятно: не каждый день шефу филеров выпадает счастье обращаться к аудитории, состоящей исключительно из частных детективов – той самой породы, которую многие легавые на дух не переносят, – а кроме того, все мы приехали из Нью-Йорка, что в глазах этого провинциального выскочки равняло нас примерно с улитками или с иной нечистью.

Грум продолжал:

– Вам уже сказали, что в одной из комнат на этом этаже насильственной смертью умер человек, поэтому вас задержали, чтобы задать несколько вопросов. Сейчас со мной пойдут Ниро Вульф и Арчи Гудвин. Скоро и остальных поочередно проводят в ту комнату, чтобы показать тело. – Он указал пальцем на своего сопровождающего. – Если вы голодны, то скажите этому человеку, какие сандвичи вам принести, и вам их доставят. За счет налогоплательщиков города – Олбани. Теодолинда Боннер – это вы?

– Да, я.

– Если вдруг понадобится вас обыскать, то женщину-полицейского уже вызвали.

– Я надеюсь, обыск добровольный, – оскорбление сказал Стив Амсел.

– Разумеется, добровольный. Кто из вас Ниро Вульф? Пойдемте, вы и Арчи Гудвин.

Вульф поднялся и направился к двери, бросив мне на ходу: «Идем, Арчи». Как-никак жалованье мне платил Вульф, и он не собирался разрешать кому-то отдавать мне приказы.

3

В коридоре я увидел троих, которые стояли у двери в тридцать восьмую комнату и охраняли пустые пока носилки – один, в штатском, строил из себя важную птицу, двое других, в полицейской форме, напротив, откровенно скучали. Внутри возились еще трое: двое снимали отпечатки пальцев, а третий щелкал фотоаппаратом. Они придирчиво осмотрели нас, велели ни к чему не прикасаться и провели Вульфа вокруг стола к лежащему на полу бездыханному телу. Должен сказать, труп нисколько не изменился с тех пор, как я его видел немного раньше – только ноги его теперь были вытянуты, а с шеи убрали галстук. Вульф, насупившись, посмотрел на убитого.

– Вы знаете, кто это? – осведомился Грум.

– Нет, – заявил Вульф. – Кто он, я не знаю. Однако мне приходилось встречать этого человека. Я видел его один раз в апреле. В тот день он позвонил мне и, назвавшись Отисом Россом, нанял меня. Впоследствии я выяснил, что он вовсе не Отис Росс, во всяком случае, не тот Отис Росс, за которого себя выдавал. Мистеру Гудвину доводилось видеть его не один, а девять раз, и он тоже готов подтвердить, что это и есть тот самый человек.

– Знаю. Гудвин, вы по-прежнему так считаете?

– Я не считаю, а убежден. – Раз Вульфу вздумалось поучить Грума, как выбирать выражения, я тоже решил от него не отставать. – Это и есть тот самый человек. Вернее, был.

– Тогда мы можем… да, кстати, – Грум, прервав сам себя, повернулся к столу и, указав на какой-то предмет, обратился к экспертам. – Уолш, вы уже закончили с пепельницей?

– Да, капитан. Можете забрать ее.

– Тогда, Гудвин, если не возражаете, помогите немного. Маленький опыт. Возьмите эту штуку так, как будто собираетесь ударить его человека по голове. Только не раздумывая, а как придется.

– Пожалуйста, – ответил я и потянулся за бронзовой пепельницей. Весу в ней оказалось не меньше фунта, а то и побольше. – Можно взять ее двумя разными способами, но оба вполне годятся. Можно ухватить ее за край, вот как сейчас, – особенно удобно, если времени и места хватит, чтобы размахнуться. – Я показал, как. – Или, если у того, кто берет ее, здоровая лапа и длинные пальцы – как у меня, например, – то эту штуковину легко обхватить, а тогда можно и размахнуться, и врезать как следует даже без замаха. – Я продемонстрировал мощный удар, а затем, переложив пепельницу из правой руки в левую, достал носовой платок и принялся протирать края.

– Полегче, – остановил меня Грум. – Язык у вас подвешен неплохо, и вообще о вашей страсти паясничать легенды ходят, но здесь Олбани, а не Нью-Йорк, и вряд ли ваш треп оценят. И не рассчитывайте, что вам это поможет.

– Вот как? – воскликнул я. – Вы же меня сами попросили, чтобы я показал, как обращаться с этой штукой!

Я закончил тереть пепельницу и поставил ее на стол на прежнее место. Грум, видно, решил со мной не препираться.

– Идите за мной, – велел он и зашагал к двери.

Мы повиновались. Пройдя почти через весь холл, он открыл какую-то дверь и посторонился, пропуская нас. Комната была угловая, застеленная коврами, окна выходили на две стороны. У окна за столом сидел уже знакомый нам Альберт Хайетт и разговаривал по телефону. В комнате был еще какой-то человек, лопоухий и со шрамом на щеке. Он подошел к нам и спросил Грума, кому где сесть. Как я и думал, Вульфа и меня усадили лицом к окну. К тому времени, как Хайетт положил телефонную трубку, мы с Вульфом уже сидели рядом с лопоухим, который расположился за маленьким столом и вооружился блокнотом и ручкой.

Хайетт, поднявшись, пригласил Грума занять место за соседним письменным столом, но Грум, поблагодарив, отказался, затем уселся в свое кресло лицом к нам и вперился взглядом в Вульфа.

– Мистер Хайетт разрешил мне прочитать ваш отчет, – начал он. – Я имею в виду ваш отчет госсекретарю по поводу прослушивания телефона. Он уже сказал мне, что ваш сегодняшний рассказ – почти точное повторение изложенного в отчете. Вы не хотите что-либо изменить в своем отчете?

– Нет, сэр.

– Или, может, что-то добавить?

– Смотря с какой целью. Если меня или мистера Гудвина подозревают в убийстве, то я хочу кое-что добавить. Нас подозревают?

– Давайте скажем так. Вас никто не обвиняет. Полиция задержала вас, чтобы выяснить, знаете ли вы что-нибудь об убийстве человека, который, как вы утверждаете, был вашим клиентом и дал вам повод для недовольства. Ведь это так?

– Не спорю. Я только хочу добавить кое-что к уже изложенному в отчете.

– Пожалуйста.

– Сегодня к десяти часам мне было предписано госсекретарем явиться в Олбани по этому адресу. Из своего дома в Нью-Йорке я выехал сегодня в шесть часов утра на машине; за рулем сидел мистер Гудвин. По пути мы остановились всего один раз – перекусить и выпить кофе. Сюда мы приехали чуть раньше десяти. Когда мы вошли в здание, нас направили в комнату номер сорок два на четвертом этаже. Мы пошли сразу туда, ни с кем по пути не заговаривая. Я оставался в этой комнате, пока меня не вызвали к мистеру Хайетту. Мистер Гудвин отлучился один раз – он и мисс Салли Колт принесли всем кофе. За все время, что я был в здании, я не видел и не говорил с… Как мне называть этого человека?

– Которого убили?

– Да.

– Называйте его своим клиентом.

– Мне бы не хотелось так его называть, по крайней мере сейчас. Обычно у меня клиенты другого рода. До того дня, как этот человек, назвавшийся Отисом Россом, позвонил мне и нанял меня – об этом говорится в моем отчете госсекретарю – я его ни разу не видел и никогда с ним не общался. А после тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года я не общался с ним ни разу и даже не знал о том, где он находится. Лишь сегодня я вновь услышал о нем, когда мистер Гудвин, выйдя из комнаты следом за мистером Хайеттом и тут же вернувшись, сообщил мне, что этот человек лежит мертвый в соседней комнате. Сам я увидел его несколько минут назад, когда в соседней комнате мне показали его труп. Я не знал, что он здесь, в одном с нами здании. Впрочем, бесполезно повторять все те же «не знаю», «не видел» и другие «не». Мне ровным счетом ничего не известно ни о том, как он умер, ни о том, где он находился и куда собирался пойти перед смертью. Добавлю еще, что я также не имею ни малейшего представления о том, что могло бы хоть как-то помочь в расследовании этого убийства.