Слишком высокие ставки

Она прикусила губу:

— Может быть. Но я не понимаю, какое он имеет к тебе отношение.

Он заговорил решительно:

— Он единственный сын моей двоюродной сестры Марии. Теперь понятно?

У Джоанны душа ушла в пятки.

— Да, думаю, что понятно, — сказала она наконец. — Но почему он скрывался под другим именем?

— Он отправился в Австралию по делу, в первый раз за ним никто не присматривал. Он хотел самоутвердиться. — Горданис поджал губы. — Он желал доказать, что сумеет справиться без поддержки семьи.

Она спросила, не, поднимая головы:

— Ты думал, он достаточно взрослый и опытный, и ему можно доверять?

— Я ничего не знал об этом, пока не стало слишком поздно, — холодно ответил Горданис. — В Австралию его отправил будущий тесть. Очевидно, хотел проверить его амбиции и преданность. Не будь тебя, он, возможно, показал бы, на что способен. К счастью, твои сомнительные друзья отобрали у него только первый транш из серии платежей. Но этого было достаточно, чтобы погубить его будущее и надежды.

— Ты упомянул тестя… — Джоанна сглотнула. — Он собирался жениться?

— Собирался, но это в прошлом. Возможно, он не женится, пока не забудется его преступная халатность. Я договорился о том, чтобы вернули транш, но после такого предательства семья невесты лишила Питера доверия. Это привело к вражде между друзьями, которую никогда не унять. — Он помолчал. — Но, к счастью, его невеста — благочестивая, скромная девушка и крестница Марии — знает только часть истории. Петрос рассказал о тебе только мне. Даже его мать не знает всех позорных подробностей. Она пережила достаточно горя из-за этой истории, поэтому я лишь сказал ей, что разыщу и накажу игроков, которые его обманули. И я их нашел. Ты, Джоанна, последняя из них. И в твоем случае наказание должно быть равноценно твоему преступлению.

Она облизнула пересохшие губы:

— И об этом знают все? Даже Хара?

— Особенно Хара, — сказал он строго. — Она была моей няней, потом нянчилась с Петросом. — Горданис посмотрел на нее с презрением: — Она переживает за Петроса как за собственного ребенка.

— Прошу тебя, — хрипло промолвила она. — Ты должен позволить мне объясниться…

— Не нужно никаких объяснений, — грубо прервал он. — Петрос молод и по-прежнему мало знает о женщинах, поэтому тебе так легко удалось стать его любовницей, подарить ему райское наслаждение, а затем бросить в лапы подельников, как пасхального ягненка на нож мясника.

— Он так сказал? Что я… что мы… — Она едва переводила дыхание. — Но он не мог такое сказать, потому что это неправда, я клянусь! О боже, ты должен мне верить.

— Нет, — ответил он. — Я не верю. Или ты считаешь, я так же наивен, как и мой племянник? Ты забываешь, Джоанна, что я наблюдал за тобой той ночью во Франции. То же самое делали все присутствовавшие на игре мужчины. Они размышляли, каково будет затащить тебя в постель, ласкать и целовать тебя, овладеть тобой. Ты ведь этого хотела. И именно так ты поступила с тем мальчиком. — Он закурил сигару и выпустил клубы дыма, наблюдая сквозь него за Джоанной. — Петрос уверял меня, что наедине с ним ты продемонстрировала более волнующее представление, чем на людях, — прибавил он почти равнодушно. — Что в постели ты изобретательна и неутомима. Будем надеяться, его суждение не ошибочно.

«Как он мог такое сказать?» — изумленно подумала Джоанна, съежившись от воспоминания о хриплом дыхании Питера Манселла и его тщетных попытках засунуть язык ей в рот. Он неуклюже ощупывал ее грудь, а Джоанна с трудом сдерживала отвращение.

— Твое молчание о многом говорит, дорогая, — промолвил Горданис. Поднявшись, он обошел вокруг стола, заставил ее подняться со стула и крепко прижал к груди.

Джоанна испуганно ахнула, подняла руки, чтобы его оттолкнуть, и машинально шагнула назад.

Горданис цинично скривил губы.

— Похоже, что наша разлука не расположила тебя ко мне, — заметил он. — Но будь осторожна. Я нахожу твое поведение провоцирующим, а не сдерживающим. Если будешь бороться со мной, ты проиграешь, и мое поведение тебе не понравится. Ты меня понимаешь?

— Да, — почти прошептала она. — Я понимаю…

Вассос Горданис резко кивнул.

— А сейчас у меня дела, требующие моего участия, поэтому я должен тебя покинуть. — Он взял ее за руку и провел губами по костяшкам ее пальцев.

Ласка была краткой, но Джоанна затрепетала всем телом.

— Обещаю, что скоро вернусь, — прибавил он насмешливо и ушел.

Она посмотрела на пальцы и задалась вопросом, почему мимолетное касание его губ пробудило в ней такую сильную ответную реакцию. Ей стало тошно оттого, что ее тело так предательски на него откликается.

«Но, по крайней мере, он не знает, какие чувства во мне вызывает, — подумала она в отчаянии. — И я должна сделать так, чтобы он никогда об этом не узнал».

Джоанна решила вести себя как женщина, за которую он ее принимает. Она станет равнодушной и беспринципной.

Когда она вошла в спальню, то замерла на месте, решив, что ошиблась дверью. Потому что спальня походила на склад. Повсюду валялись коробки и смятая упаковочная бумага. В центре этого беспорядка находилась Хара и две горничные, которые развешивали и раскладывали одежду.

Джоанна заметила платья и юбки из шелка и батиста, прозрачные ночные рубашки и пеньюары, кружевное белье.

— Что это? — спросила она.

— Ваша одежда, мадемуазель.

Хара не уточнила, что одежда нужна для того, чтобы «доставлять удовольствие господину Горданису», но ей и не следовало этого делать. Красноречивые взгляды, которыми обменялись горничные, говорили сами за себя.

Джоанна вздернула подбородок.

— Тогда унесите ее отсюда, — решительно сказала она. — Потому что я не хочу ее надевать.

— Таков приказ, госпожа, — твердо заявила Хара. — Его нельзя нарушать.

Джоанна взяла две ближайшие к ней коробки, вышла на небольшой балкон и бросила их вниз.

— Если вы ослушаетесь меня, остальные коробки полетят следом, — сообщила она женщинам, которые взирали на нее открыв рот. — У меня есть одежда, и мне ничего не нужно от господина Горданиса. Так что забирайте одежду и уходите отсюда, пожалуйста. У меня болит голова.

Наступила зловещая тишина. Хара что-то коротко сказала по-гречески, и горничные стали снимать одежду и перешептываться.

Когда горничные ушли, Хара тихо сказала: