Слияние

— Да, да, — бессмысленно повторял он, сдирая с неё одежду.

— Стой! Отойди, я сама… Иначе я могу уйти отсюда в изорванных лохмотьях… Но ты послушай меня. В моей жизни был только муж, можешь верить, можешь не верить… И вот теперь ты… Так уж получилось. Если это судьба, то нельзя идти против неё… Если ты меня станешь обманывать… мне… мне будет очень больно… очень плохо… Ты понимаешь? Ты слышишь, что я говорю!? Ты сумасшедший, сумасшедший! — она переливчато рассмеялась тихим, сводящим его с ума смехом. — Ты буйно помешанный! Ай, я упаду! Осторожнее… Потише. Отвыкла за эти дни…

Но когда он овладел ею, грубо, причиняя боль, вошел в неё, оказалось, что буйно помешанный тут не только он; они оба, казалось, потеряли рассудок: издавали дикие вопли — благо, при закрытых окнах здесь соседи ничего не слышали — и оба отдавались своей страсти так, будто хотели убить друг друга, будто хотели умереть в этой чужой постели, приютившей их с этой их незаконной любовью.

Нет, видимо, все-таки, он соврал Нине Семеновне: он не всегда видел её лицо перед собой, когда занимался любовью с Розой; сейчас он видел счастливое выражение лица Розы и по лицу этому катились слезы, губы бессознательно улыбались, а закрытые глаза её источали щедрую влагу любви, и он в экстазе слизывал эту влагу с её лица, с её щек, с её губ, с её ресниц. Звуки, что срывались с её губ, бездумно, неосознанно складывались в звуки его имени, перемежаясь с самыми пошлыми, грубыми, похабными словечками уличных потаскушек, что они выкрикивают, подбадривая клиента, когда хотят, чтобы он побыстрее кончил и заплатил.

Он зверел, слыша все это. Но то, что прошептали её губы, он не расслышал.

— Я хочу умереть сейчас…

— Что? — остановившись, тяжело переводя дыхание, спросил он.

— Ничего, — прошептала она, вытирая слезы с лица.

Он стал продолжать, задыхаясь от счастья.

— Отпусти, — взмолилась она. — Уже больно.

Он молча неистовствовал, подражая разрушительному урагану.

— Кончай скорее! — закричала она через силу. — Мне сейчас будет плохо!

Тогда он замер и заметил, что на самом деле она очень побледнела. Он осторожно вышел из неё, вскочил с постели.

— Что с тобой?! — испуганно произнес он. — Хочешь воды?

Не дожидаясь ответа, он побежал на кухню и, не найдя на столе никаких стаканов, чашек, прибранных аккуратной Сабиной, проклиная в душе и Сабину и её аккуратность, принес воду в крышке чайника. Эмин приподнял голову Розы и дал ей попить воды. Она отпила глоток и вновь, все еще тяжело переводя дыхание, откинулась на подушку, уже совершенно взмокшую от их усердия, от их пота, от её слез.

— Как ты?

Она улыбнулась, чтобы не пугать его, видя его побелевшее от страха лицо.

— Ничего, — сказала она. — Кажется, Бог впервые услышал меня и чуть не исполнил мою просьбу.

— Что ты говоришь? Какую просьбу?

— Ничего, — повторила она, не вдаваясь в рассуждения. — Там, на кухне, в ящике стола у Сабины нашатырный спирт, принеси… И сердечные капли, увидишь…

Он принес, что она просила и, заметив, что выглядит она уже значительно лучше, пошутил:

— Ну, что, старуха, пора тебя на свалку истории…

— Иди, полежи со мной, историк, — устало произнесла она, переворачивая мокрую подушку сухой стороной.

Он лег рядом. Она окинула его восхищенным взглядом.

— Посмотри, как он у тебя еще стоит, — сказала она. — Тьфу-тьфу, не сглазить…

— А что ему еще остается? — пошутил Эмин.

— Ты не кончил… Давай я помогу, — сказала она, сжав его в ладони.

— Так я себе помогал, когда был мальчишкой, — сказал он.

— Ты и сейчас мальчишка, — сказала она. — Ну, как, кончишь? Тебе приятно так?

— Угу, — промычал он, закрывая глаза от наслаждения. — Хочешь, я выстрелю в телевизор Сабины?

— Не дурачься, — сказала Роза. — Она моя лучшая подруга. И по работе выручает меня. Вот сейчас, например, она заменяет меня в поликлинике… А! Все? Ну, молодец… Иди, помойся.

В этот раз они дождались Сабины, которая принесла бутылку шампанского.

— А! — догадался он. — Заранее договорились?

— В честь вашего примирения, — пояснила Сабина, разливая шампанское по бокалам.

Выпили по глотку, и Роза заторопилась домой.

— Ребенка без присмотра оставила, — сказала она. — Беспокоюсь.

— Ребенка? — не понял Эмин.

— А кто, по твоему, её дочь? — спросила Сабина.

— Зара ребенок? — удивился Эмин. — Она в девятом классе учится.

Роза и Сабина, улыбаясь одинаковыми улыбками, переглянулись.

Проходили дни. Эмин и Роза пользовались любым удобным случаем, любой возможностью, чтобы увидеться, и до сих пор свои встречи им удавалось держать втайне от людей, от родных, от соседей, от друзей-товарищей, от Зары. Знала только Сабина, но она была надежный друг, на неё можно было положиться. И холодные отношения между ней и Эмином постепенно теряли свою отчужденность, становились теплее. В нем было немало хороших черт. Мягкий характер, как бы он ни старался казаться суровым и жестким, сказывался в его отношениях к Розе. Сабина замечала это и ей было приятно, что она заблуждалась насчет Эмина. Но в то же время она отчетливо понимала то, о чем не хотела думать Роза: он молод, у него будут приключения, новые связи, новые женщины, молодые девушки, и эта их любовь обречена умереть в раннем возрасте. Она видела, что подруге не нравятся подобные разговоры, загадывания, забегания вперед и ничего не говорила. Ладно, если она на самом деле счастлива… В конце концов, все в этой жизни временно, ничего нет вечного… В то же время Сабина пока свыклась с мыслью, что этот неравный, неправильный во всех отношениях, незаконный союз становится крепче с каждым днем, и что будет дальше — оставалось только уповать на Бога. Она была верующей, эта Сабина, и ходила в мечеть и в церковь, молилась, в церкви ставила свечки, и одним из её горячих желаний, что она вымаливала у Бога, было то, чтобы подруге её, Розе повезло, чтобы благополучно закончилась её нелепая, тревожная любовная история, чтобы жизнь её Розы вновь вошла в свое спокойное, тихое русло, когда они втроем с ней и её дочерью, Зарой устраивали частенько тихие девишники с чаепитием, чтобы время текло так же, как до того дня, когда появился в жизни её подруги Эмин.

Его же абсолютно не угнетало, что будучи близок с Розой, он непрестанно думает о Нине Семеновне, хотя давно уже понял, что красавица математичка для него всего лишь несбыточная мечта. Но разве можно запретить молодому человеку, у которого вся жизнь впереди мечтать? Он будто раздваивался, находясь между реальной Розой, которой мог обладать и недосягаемой Ниной Семеновной.

И однажды он спросил у Мары:

— Как ты думаешь, может человек любить сразу двоих?

— Ты хочешь сказать, что кроме меня еще кого-то любишь? — расхохоталась шалава Мара. — Изменяешь мне, засранец?

— Нет, я серьезно.

Мара задумалась.

— Я думаю, у мужчин это нормально, — сказала она, потом, немного подумав, прибавила. — Да и у женщин тоже.

— Да? — с облегчением вздохнул он, напряженно ожидавший ее ответа. — А я уже думал, что я псих.

— А кого, если не секрет?

— Что кого?

— Кого любишь, в кого влюбился, расскажи чернявый, черножопый, дай руку, погадаю, — стала дурачиться Мара, хватая его за руку. — Ну?

— Что — ну?

— В кого и в кого влюбился?

— Это я не могу сказать, — ответил он.

— Ишь ты, какой!

Когда уже он собирался уходить, она неожиданно проговорила:

— Хотя, знаешь… Я сейчас подумала… Вот что я тебе скажу: — если ты мечтаешь об одной, то другую, с которой живешь, не любишь по-настоящему.

— Почему?! — неожиданно взъярился он. — Ну почему нельзя любить обеих одинаково?! Ты не права! Люди женятся, имеют любовниц. И любят и жену и своих любовниц, почему же нет?! Даже наш пророк имел четырех жен и всех любил…