Сломанная кукла

Мама, после развода уехала в Польшу "пожить для себя". Мы все вздохнули с облегчением.

– Если тебе там будет плохо с ним, все продавай и приезжай с детьми ко мне. Я все брошу и стану бабушкой...
– вздыхает.

– Матеуш расстроится, - хихикаю я.
– Я не могу с ним так поступить! Поэтому придется мне "потерпеть" своего варвара.

Планируем, обязательно приехать к ней в гости ненадолго, как только Гордей станет "выездным", а Дарья Гордеевна достаточно подрастет для путешествий.

– Как Филипп?

Как только мама развелась, внебрачный сын отца перестал раздражать ее.

– Филипп стал совсем серьезным парнем, доучился на юриста и поступил в академию ФСБ.

Дурачится только у нас с детьми. Мне кажется, что брат был всегда у меня... мы очень "родные".

– Ой, не знаю... Отца и нас это счастливыми не сделало.

– Это выбор Фила, мам.

Если бы отец признал его официально, это было бы невозможно. Близкие родственные связи с опальным полковником не позволили бы ему поступить. А так - снова помогли Зольниковы с протекцией. И они же заберут его после выпуска под свое крыло, в управление.

Дети Зольниковых ходят на тренировки по рукопашному бою вместе с нашим Егором.

Мы дружим семьями.

Я неожиданно получила внушительное наследство после смерти Алишера. У меня теперь фонд для жертв насилия и питомник с направлением канистерапии для людей с посттравматическим.

Дел невпроворот...

Но сейчас у нас долгожданные выходные с детьми и папой!

Варг неожиданно щипает зубами меня за бедро.

– Эй! Старый ты пакостник!
– ругаю его.
– Нельзя так делать. Нельзя. Я же сказала - "сейчас".

Скалится на меня, морща нос.

Делаю ему бесстрашный "бип", одергивая руку от щелчка зубами.

– Ах ты вредный... Кусать кормящую руку?!
– тискаю его недовольную морду.

Варг, в прошлый свой побег в тайгу, потерял клык. И мы вставили ему под наркозом стальной. Теперь он выглядит ещё внушительнее, когда скалится.

Гордей и Фил ждут меня на детской площадке, вместе с Матвеем. Ему уже три. А Егору - семь. В сентябре - в школу. Мы поступаем в школу олимпийского резерва. Егор - достигатор, ему это нравится. А Матвей лёгкий как кузнечик и переменчивый как ветерок, он точно не пойдет по стопам брата.

– Что ж вы пса такого без намордника по подъезду водите!
– возмущается новая соседка.

Прижимаю Варга к стене бедрами, ложась на нее спиной.

– Извините. Но он только выглядит грозно. Но не кусается.

Варг скалится.

– О, Господи!
– отступает она испуганно.
– Вам самим то не страшно его с детьми в одной квартире держать?

– Он просто вас опасается. Он не агрессивный пёс. Его маленького обижали, он отпугивает, а не нападает...

– Тем более! Собака со сломанной психикой... Его вообще усыпить надо.

– А Вы всех жертв, кому психику сломали, желаете усыпить?
– стекает улыбка с моего лица.

– Надевайте намордник, - пробегает мимо.

– Хорошо, - стальным голосом обещаю я.

Выходим на улицу.

– Мама, а мы к Ольге поедем?

– Сейчас-сейчас...
– держа в одной руке поводок и руку сына, пытаюсь ответить на звонок по телефону.

Завидев меня издали, Матвей бежит из песочницы в нашу сторону. Пробегая мимо Гордея и Фила, курящих на лавочке, запинается и расстилается во весь рост.

Варг дёргает поводок, вырываясь из моей руки. Несётся к ребенку.

Выключаю телефон, убирая в карман.

Матвей рыдает!

– Па-а-апа...

Гордей молча поднимает его на руки. Прижимает его голову к своему плечу и успокаивающе гладит по спине.

Сын такой крохотный в больших руках Гордея.

– Бо-о-ольно...
– рыдает Матвейка.

– Матюха, прекращай!
– дёргает его за штанину Фил.
– Пацаны не плачут!

Матвейка, не глядя, обиженно отмахивается рукой от Фила, рыдая в шею отцу.

– Нюней вырастешь!
– дразнит его Фил, пытаясь развеселить.

– Папа!
– всхлипывая, отстраняется Матвей.
– Мозно плакать?

Гордей положительно кивает ему.

– Не нюней?
– сводит требовательно свои светлые бровки.

– Нет... Всё хорошо, - успокаивает его Гордей.

Тот опять падает ему на плечо, горько вздыхая. Но уже не плачет.

Фил трёт ему расцарапанные об асфальт руки антисептической салфеткой.

– Совсем папка тебя разбаловал...
– вздыхает он.
– Чего с девчонкой будет, не представляю.

– Все хорошо будет, - целует меня в висок Гордей, отдавая сына на руки Филу.
– Поехали.

Я - за рулём. Люблю водить. Гордей всегда уступает мне.

Мы едем...

Клиника - за городом и снаружи похожа на ту, в которую поместил меня Алишер.

Испытываю чувство потустороннего ужаса каждый раз, когда приезжаю сюда, и надо зайти внутрь.

Боюсь, что не выйду.

Это фантомные страхи. Клиника, хоть и государственная, принадлежащая структурам, но насилия, по словам отца, здесь нет. Есть только жёсткий режим, успокоительные препараты, скромное питание и ограничение на интернет.

Тюрьма мягкого режима.

Отец не жалуется.

– Останься с детьми, - забирает пакет с вещами для отца Гордей.

Он чувствует, что я патологически боюсь этого места.

Они идут с Филом вдвоем туда.

У нас большая машина. Фургон. Два места впереди и пять сзади, откидной столик, как в поезде и есть место для Варга на полу.

Выхожу из машины, встречать отца.

Отец постарел... похудел. Щеки провалились, обострив скулы. Когда-то ярко голубые глаза словно выцвели и запылились.

Молча обнимаю его за талию, прижимаясь щекой к плечу.

Гладит меня по волосам, как в детстве. Они отросли и перестали раздражать меня. Теперь я ношу косу, и иногда распускаю их для Гордея.

– Где внуки?

– Уснули.

– Не буди... Посмотрю на них.

Через открытые окна разглядывает спящих в детских креслах мальчишек.

– Чего хочется, Георгий Алексеевич?
– прикуривает ему сигарету Гордей.

– Хочется... Шашлык... Костер... Баню... Леса... Реки... Тишины... Руками что-то поделать. С детьми, вот, побыть...