Сломанная роза

— Ничего. Я прискакал прямо сюда.

— Но почему?

Хороший вопрос. Действительно, ему следовало бы остаться в Хейвуде и самому принять назойливых служителей Церкви; ведь и его жена, и ее ребенок находились в надежной укрытии. Если б он еще понимал, что происходит…

— Нам лучше поговорить наедине.

Губерт согласно кивнул, и Джеанна увела Галерана в комнату, из которой вышла. Комната была маленькая, но с большим, выходящим в сад окном, напоенная ароматами трав и залитая солнечным светом.

Алина сидела у окна с Донатой на руках. Завидев Галерана, она встала и хотела уйти, но он остановил ее.

— Дай ребенка мне.

Она молча смотрела на него из-под густых бровей и не двигалась с места.

— Ну же, Алина, — промолвила Джеанна.

Тогда Алина отдала ему девочку, предостерегающе взглянула на Джеанну и вышла, оставив их одних.

Галеран посмотрел в личико Донаты. На него таращились большие синие глаза, опушенные длинными светлыми ресницами; на верхней губке краснело пятнышко от сосания.

— Алина меня боится.

— Нет, не боится. Но мы все гадаем, когда и где ты дашь волю ярости.

9

Галеран посмотрел на жену.

— И ты тоже?

Она бессильно опустилась на скамью у окна, будто ноги вдруг отказались служить.

— Я почти хочу этого. Чтобы твоя ярость вырвалась наружу. Не могу поверить, что этого не случится… А ждать — такая мука.

Он не стал рассказывать, что уже дал волю ярости.

— Ну, так пусть ожидание станет тебе наказанием. Доната закряхтела, ротик беспокойно задвигался, ища грудь матери. Нет, кто бы ни был ее отец, ненавидеть нeвинное дитя Галеран не мог.

Девочка унаследовала тонкую, полупрозрачную кожу Джеанны; головку ее покрывал золотистый пух, и Галеран мог бы, если б захотел, убедить себя, что и цветом волос она тоже похожа на мать. К счастью, Лоуик и Джеанна оба были белокуры и светлокожи, так что Галерану не придется мучиться, узнавая в ребенке черты его родного отца.

Доната меж тем завертела головенкой и пронзительно вскрикнула. Галеран покачал ее, но она не унималась и ревела все громче. Напуганный и расстроенный, он воззрился на Джеанну. Пусть это не его родная дочь, но зачем же она столь открыто отвергает его?

— Она еще не наелась, — объяснила Джеанна. — Я как раз кормила ее, когда услышала твой голос в зале.

— Почему ты сразу не сказала?

Она не ответила. «Потому что я боялась», — прочел он в ее глазах, и у него защемило сердце. Знай Джеанна о припадке безудержного бешенства, поразившего его в лесу, она боялась бы еще сильней.

И правильно бы делала… Отдавая ей ребенка, Галеран почему-то вспомнил, как когда-то, глупым юнцом, хотел, чтобы Джеанна боялась его.

Теперь ему хотелось плакать.

Джеанна подняла подол туники; на нижней рубахе были сделаны разрезы, чтобы легче высвобождать грудь. Прижав к себе Донату, она вложила ей в ротик сосок. Девочка жадно сжала его беззубыми деснами и упоенно зачмокала.

В точности как ребенок Агнес, жены Эдрика. В точности как Галлот…

Но эту мысль Галеран прогнал.

— Ты можешь говорить, пока кормишь?

— Конечно.

Он поставил ногу на ларь, оперся локтем о колено.

— Когда приехали люди архиепископа?

— Вчера поутру. — Пережитый страх заставил ее снова побледнеть. — Я сразу заподозрила неладное и потому приказала стражникам встать у ворот и пустить в замок только троих монахов. Брат Фортред, казалось, был обескуражен, не застав тебя дома. — Джеанна искоса взглянула на мужа. — Видно, рассчитывал, что ты поддержишь его.

— И позволю ему забрать ребенка?

Она кивнула, поглаживая головку дочери.

— Джеанна, я взял меч во имя господа, отправился на войну на другой край света лишь затем, чтобы дать тебе дитя. И ты впрямь боишься, что я позволю кому-то вырвать дитя из твоих рук?

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых дрожали непролившиеся слезы.

— Правда?..

— Чистая правда. — Галеран выпрямился. — Могла бы и обрадоваться.

— Я рада, очень рада. Но я так боюсь, Галеран.

Он принялся мерить комнату шагами, дабы скрыть тревогу.

— Из-за людей епископа? Так что там было, расскажи! Он видел, какие усилия делает над собою Джеанна, чтобы собраться с духом.

— Раймонд исповедовался епископу, и тот наложил на него покаяние за свершенный грех. Но покаяние заключается в том, чтобы самому растить зачатого в грехе ребенка, и вот они пришли, чтобы отнять ее у меня!

Галеран замер и лишь кивнул.

— Хитро, — выговорил он непослушными губами.

— Но не могла же я позволить им забрать малютку! Я не соглашалась, выискивая довод за доводом, а брат Фортред все говорил о грехе и вечной погибели и в конце концов пригрозил проклятием каждому, кто станет мне помогать. Я так боялась, что слуги отдадут ему девочку!

— Как тебе удалось бежать?

— Я притворилась послушной и пошла за Донатой, а сама послала человека за Уолтером Мэтлоком. Я… я даже не была уверена, поддержит ли он меня вопреки приказу епископа, тем более что ты не велел мне покидать замок, но, хвала Пресвятой Деве, он согласился помочь. Он в открытую выслал из ворот нескольких солдат, сказав Фортреду, что надобно найти и известить тебя; затем проводил меня с ребенком и Алину к потайной калитке и дальше, к самой дороге. Там ждали солдаты с оседланными лошадьми. Двое из них отдали нам своих лошадей, и все мы прискакали сюда. Но Фортред найдет нас и здесь, и теперь я ломаю голову, куда нам бежать. — Она умоляюще взглянула на него. — Галеран, никто не может противиться Церкви! Что нам делать?

— На нашем далеком севере найдется укромный уголок.

— Но у Фламбара власть не меньше, чем у короля, да и королевская власть в его руках… О, как я слаба! Почему я не решилась сделать это тогда!

Тысячи подозрений иглами вонзились в его мозг.

— О чем ты говоришь?

Он думал, Джеанна не ответит, но она заговорила почти шепотом, глядя мимо.

— Когда я поняла, что жду ребенка, то решила избавиться от него. Ведь понимала, какие затруднения будут сопровождать его появление на свет. Я… я даже приготовила травы. — Ее взор скользнул поверх головы Галерана и остановился на дочери. На светлые пушистые волосики упала слеза. — Но выпить отвар не смогла.

— Это был бы грех, — хрипло сказал Галеран. — Если к одному греху добавить еще один, к добру это не приведет.

— Подумай, как могло бы…

— То есть тогда тебе удалось бы скрыть от меня измену?

— Нет, — горячо возразила она. — Но мы могли бы не добавлять горечи к радости твоего возвращения. Я не стала бы скрывать от тебя мою глупость, о нет; но можно было бы избежать позора, и ребенок не связывал бы нам рук. Я рассказала бы тебе все. Ты знаешь, Галеран, я никогда не лгала тебе.