Сломанные ангелы

– Поле, чистое по-о-о-оле, – заблеял Шнайдер слова досадного римейка.

Впрочем, он точно схватил темп и настроение революционного гимна кемпистов с тем же названием. Что делать, я не мог его осуждать. Потому что не раз ловил себя на той же фразе. С тех пор как мы вошли в городское воздушное пространство, свободное от глушилок, хит в версии Лапинии преследовал нас повсюду. И он был близок к оригиналу. Достаточно близок, чтобы напомнить о событиях годичной давности.

Тогда мы слышали гимн повсюду – везде, где шел канал «Наемник» и где не работали постановщики помех. Рассказывая историю или, скорее, тщательно отредактированную балладу о погибшем под пулями врага взводе добровольцев, которые удержали позицию под натиском превосходящих сил чисто из любви к своему вождю Джошуа Кемпу и его революционным идеям. Текст исполнялся под ритмы джанк-сальсы, бившие в голову, как в наковальню.

Большинство моих ребят с Северного выступа знали эту вещь наизусть. Частенько они наяривали гимн хором, приводя в ярость политических эмиссаров Картеля. Не отваживаясь протестовать, чиновники трепетали от самого вида формы «Клина».

Мелодия и в самом деле въедалась как вирус. Ей не могли противостоять, бормоча вполголоса, самые консервативные приверженцы прогосударственной корпоративной политики. Это обстоятельство, да еще целая сеть работавших за конкретные деньги осведомителей Картеля обеспечили исправительным учреждениям Санкции 1Уогромное количество клиентов, севших исключительно по «музыкальной» статье. В свете неожиданного политического резонанса правительством были наняты консультанты, и вскоре эфир заполонила выхолощенная лирика, клонировавшая популярную прежде мелодию.

Что касается Лапинии… «Фабрика звезд» отштамповала эту певичку на заказ, вложив ей в рот товар-заменитель. Жалостливый гимн о сироте, потерявшем родителей из-за атаки кемпистов. Сирота, разумеется, стал сыном полка или, вернее, корпоративного политического блока, а затем вырос, отдав свой образ административной системе Санкции IV.

Что касается копии, то она начисто лишилась романтики оригинала: пропали запах крови и драйв. Все же, как только отражение кемпистской лирики потоком пошло в эфир, люди начали забывать, что есть чье, напевая мачовразумительную смесь того, что слышали. То есть все тот же забойный ритм джанк-сальсы. И всякий революционный подтекст оказался за бортом. Консультанты сполна отработали свой навар, получив с той же Лапинии за раскрутку. Теперь ее образ шел по всем каналам, а в продажу поступил первый альбом.

Шнайдер поинтересовался:

– Как думаешь, позиция безнадежная?

– Полагаю, да.

Я посмотрел в сторону башни, где сверкали двери, вероятно – пятиметровой высоты. Массивный входной проем завершался двумя постаментами, на которых стояли шедевры абстрактного искусства. Каждый из них выглядел достойным подписи: «Симметричные яйца. Столкновение». И чуть ниже – чтобы удостовериться, я напряг нейрохимию, – «Средство массового уничтожения. Готовность – одна минута».

– Охрана? – спросил Шнайдер, проследив направление моего взгляда. Я кивнул:

– Две пулеметные установки плюс минимум четыре точки с лучевым оружием. То, что мне видно сейчас. Сделано со вкусом. Среди скульптур едва заметны.

Хороший, поистине добрый для нас знак. За две недели, проведенные в Лэндфолле, я еще не видел столь очевидного признака, говорившего о войне. Кроме необычно большого числа военных, наводнявших вечерние улицы, да ракетных установок на крышах высотных зданий. В иное время казалось, что война идет не на этой планете. Думаю, если войска Кемпа сумеют наконец добраться до столицы, «Мандрагора корпорейшн» окажется наиболее готовой к торжественной встрече.

Проверка человеческого тела на прочность представляет собой лишь одно из наиболее передовых направлений, находящихся в центре исследовательской программы «Мандрагора корпорейшн». Наша главная цель – максимальное использование ВСЕХ его ресурсов.

Всего десять лет назад «Мандрагора» еще боролась за место под солнцем. И то, что корпорация строилась по принципам партии вооруженного восстания, давало ей преимущество перед всеми участниками корпоративной стратегической игры. На этом отдельном столе. Логотипом компании был срез спирали ДНК, парящий на фоне электронной цепи, а публикуемые «Мандрагорой» материалы представляли точное сочетание агрессивности и обещаний на тему «больше-долларов-на-ваши-инвестиции» или «первый-среди-новых». С началом войны акции компании резко пошли вверх.

Вполне неплохо.

– Как думаешь, на нас смотрят?

Я пожал плечами:

– На нас всегда кто-то смотрит. Факт этой жизни. Вопрос в том, видят ли нас.

Шнайдер с возмущением взглянул на меня:

– Считаешь, нас уже заметили?

– Сомневаюсь. Система автоматического обнаружения настроена не совсем на это. Война отсюда слишком далеко. Мы носим форму дружественных войск. Количество – менее десяти единиц. Мы ничем не выделяемся.

– Пока.

– Да, пока, – согласился я, отвернувшись в сторону. – Так пойдем же и сделаем так, чтобы нас заметили.

И мы прошли через мост.

– Вы не похожи на артистов, – так сказал промоутер, наконец отметив наше присутствие у входа. Без формы, в только что купленной гражданской одежде, мы стояли у двери в кабинет и рассчитывали лишь на удачу.

– Мы охранники, – вежливо пояснил я. – Она артистка.

Взгляд промоутера метнулся в сторону – туда, где за столом сидела Таня Вордени. На ней были темные очки, налице застыло напряженное ожидание. В последние две недели Таня начала чуть округляться, что невозможно было заметить под черным плащом, а лицо ее оставалось, как и прежде, худым. Промоутер хмыкнул, по-видимому, удовлетворенный увиденным:

– Хорошо, – увеличив изображение на дисплее, он какое-то время изучал поток несшегося по улице транспорта. – Должен вам сказать, что, независимо от характера вашего продукта, вы будете конкурировать с тем, кого поддерживает правительство.

– Типа Лапинии? – насмешка, прозвучавшая в голосе Шнайдера, могла бы пробить кого угодно на суборбитальной дистанции. Промоутер сдвинул назад свою полувоенную шапочку и, поудобнее устроившись на стуле, положил на край стола ногу, обутую в чересчур вычурный для военного человека сапог. У основания дочиста выбритого черепа я заметил три или четыре отметины, очень напоминавшие следы ранения, но оконтуренные слишком четко, чтобы представлять собой что-либо, кроме дизайна.

– Друзья, не нужно смеяться над большими людьми, – небрежно заметил он. – У меня было два процента в предприятии с Лапинией, и теперь я живу в деловом районе Латимера. Скажу так: лучший способ пережить войну – это ее купить. Что хорошо известно корпорациям. У них есть нужное оборудование, чтобы его продавать, и рычаги, чтобы влиять на конкуренцию. А теперь послушайте, – он ткнул в сторону дисплея, на котором висел значок нашего сообщения, выделявшегося словно готовая вот-вот разорваться красная граната. – Что бы вы там ни предложили, если собираетесь идти против течения, вещь должна быть офигительно убойная.

– Вы такой позитивный со всеми клиентами? – спросил я. Он холодно ухмыльнулся:

– Я реалист. Вы платите, я решаю вопросы продвижения. У меня лучшие средства для проникновения сквозь программные экраны. Как сказано в моей рекламе – «Мы сделаем вас заметным». Однако не ждите, что я помассирую вам эго. Этой услуги здесь нет. Если хотите, чтобы дело закипело, у вас есть все шансы.

Через открытые за нашими спинами окна я хорошо слышал уличный шум, раздававшийся тремя этажами ниже. Вечерело. Снаружи воздух уже остыл, но атмосфера внутри офиса оставалась спертой. Таня Вордени сделала нетерпеливое движение.