Сломанные крылья рейха

Вторая куча земли показалась впереди, и Иван едва не застонал в голос. Неужели проход забит землей полностью? Остановившись, он прислонился плечом к стене и вытер потное лицо. Спокойно, без паники! Иван медленно поднял фонарь и осветил препятствие. Снова куча земли и кирпича. Паника, опять паника. Как часто она стала накатывать. Это все от недостатка воздуха.

Куча оказалась намного ниже предыдущей, поэтому он и ощущал ток свежего воздуха. Воздух был, просто давил и на нервы низкий кирпичный свод и отсутствие света. Подойдя к новому завалу, Иван осторожно поставил светильник, чтобы тот не упал. Спички надо экономить. Неизвестно, что там будет впереди. Черняев принялся осторожно выбирать из земли кирпичи и складывать их у стены. Расчистив верхнюю часть кучи, он решил, что вполне сможет пролезть. Перевалившись через кучу и перетащив через нее сумку с припасами, Иван снова сел, пытаясь отдышаться.

Все тело было потное и липкое от духоты. Но впереди ясно ощущалось движение свежего воздуха, оттуда веяло свежестью реки, пахло тиной и речной растительностью. Иван поднялся на ноги. Он шел, осторожно ступая и глядя на каменный заиленный пол. Наверное, он слишком устал и больше думал о том, что пора остановиться и поесть. Он никак не мог понять, то ли ему кажется, что он уже давно бредет по этому тоннелю, то ли он ослаб и потерял представление о времени. Наверное, поэтому он увидел решетку только тогда, когда коснулся ее рукой, державшей светильник.

– О черт! – пальцы вцепились в холодное ржавое железо. – Это еще откуда? И зачем?

Зачем, было понятно. Иван поставил светильник у стены и принялся обследовать решетку. Она была старая, не менее десятка лет, а может, и больше. И ставили ее здесь для того, чтобы никто не мог проникнуть извне на территорию завода. А завод старый, еще с начала века, как рассказывали чехи. А теперь эта решетка выполняет и другую функцию: охраняет, чтобы никто не вышел через этот тоннель ливневой канализации с территории завода. И никакого навесного замка или задвижки. Железные прутья приварены намертво друг к другу, без створок на петлях.

Отчаяние навалилось с такой силой, что ноги подогнулись, и Иван сполз на каменный грязный пол, цепляясь пальцами за решетку. Все, конец! Здесь не пройти. Возвращаться на завод, но там уже его наверняка хватились. Если он появится, его схватят и поставят к стенке. Или просто заварят люк в полу, чтобы не было других побегов. И тогда смерть от голода и жажды. Что здесь сидеть, что возвращаться – разницы никакой. Только силы тратить без толку.

«Вот и все», – мысленно произнес Иван, сидя на полу и откинувшись спиной на каменную стену.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть тусклый огонек свечи. Свет – это надежда, путь к свободе, а его отняли, и надежды нет. И чувствовать себя в ледяных руках неминуемой смерти тоже неприятно. На фронте было иначе: там ты шел в атаку или отбивал вражеские атаки, и думать о смерти было некогда. Ты сражался!

А здесь? Ты ничего не можешь сделать. Встать, с яростью накинуться на решетку, толкать ее, трясти в надежде, что где-то не выдержит проржавевший сварной шов, что коррозия истончила металл и он поддастся усилию человека? Может быть, но встать не было сил. Отчаяние сменилось апатией. И странно: именно апатия вернула способность мыслить просто, холодно, отстраненно.

«Ржавое железо, – начал рассуждать Черняев. – Сколько ему лет? Было время, здесь шли потоки воды, а решетка приварена к штырям, вбитым в стены. Насколько они крепкие? У меня есть маленький ломик. И у меня много времени».

Иван подтянул к себе сумку, достал сверток с едой и бутылку воды. Он ел, задумчиво двигая челюстями и не чувствуя вкуса еды. Он смотрел на решетку, на тени, покачивающиеся на стене, и мысли его становились ровнее и спокойнее. Черняев отложил кусок хлеба, заткнул плотнее бутылку с водой и решительно взялся за ломик. Хоть и небольшой, но все же это был стальной инструмент, который мог выдержать приличную нагрузку.

Иван подошел к решетке со светильником в одной руке и ломиком в другой. Он сантиметр за сантиметром осмотрел сваренные соединения, оценивал глубину эрозии, попробовал раскачивать саму решетку, штыри, забитые в кирпичную стену. Стена и сводчатый потолок составляли одно целое – массив сплошной кладки. И кирпич здесь был крепкий, качественный, еще довоенный, а может быть, и вообще прошлого века.

И все же два слабых места он нашел. Стальной вертикальный прут долгое время находился под действием воды. С этого места Иван и начал свою работу. Он поддел прут ломиком и стал рывками его расшатывать. Первый сварочный шов не выдержал через пять минут. Бросив свой ломик, Черняев вцепился руками в конец прута и повис на нем всем телом. Он раскачивал, дергал его рывками, и вскоре второй шов тоже не выдержал. Через час вертикальный прут был отогнут. Но прутья располагались слишком близко друг к другу, чтобы можно было пролезть человеку. Нужно было убрать хотя бы еще один.

Черняев ощутил прилив сил. И хотя у него дрожали руки и пот заливал глаза, он дергал и дергал прут, расшатывал соединение. Когда наконец и второй стальной стержень поддался и оказался согнутым до самой земли, Иван вдруг почувствовал, что сил у него уже совсем не осталось. Мокрый от пота, задыхающийся без воздуха, он упал на землю в полуобморочном состоянии. Сколько пришлось так пролежать, он не знал. Иван пришел в себя, когда продрог до самых костей. Холодное подземелье, тонкая рабочая одежда и ослабленный организм. Его трясло от холода.

Черняев поднялся, стараясь согреться энергичными движениями, как на занятиях физической культурой. Постепенно ему удалось унять дрожь в руках, он смог откупорить бутылку с водой и напиться. Тело продолжало содрогаться, как в лихорадке, но Иван старался не поддаваться этой расслабляющей дрожи. Он собрал инструмент, провизию, спрятал все в мешок. Осторожно уложив поклажу рядом с решеткой так, чтобы можно было потом дотянуться с противоположной стороны, он так же аккуратно поставил светильник и стал протискиваться между прутьями решетки. От прикосновения холодного металла на него снова накатила страшная дрожь. Его било в ознобе так, что он не мог совладать со своим телом. Рыча и матерясь, он все же пролез на другую сторону и принялся приплясывать, махать руками и ногами, лишь бы немного согреться.

Иван брел по тоннелю, держа светильник двумя руками, чтобы не уронить. Слабость и непрекращающаяся дрожь изводили его, но он шел к своей цели. Главное – выбраться. Еще немного пройти и выбраться. Иначе смерть. Он упадет, потеряет сознание и умрет здесь, в этом проклятом тоннеле.

А потом Черняев увидел свет – странный голубоватый. В какой-то миг он даже подумал, что это ему мерещится, что это видение, бред. А потом он подошел к куче земли, поверх которой виднелись ночное небо и половинка луны. Свежий воздух прояснил сознание, Черняев выронил светильник, бросил свою брезентовую сумку и в полубессознательном состоянии стал руками разгребать рыхлую кучу с обломками кирпича. Руки кололи ветки кустарника, острые камни сбивали кожу, но он греб и греб руками.

Потом Иван понял, что уже лежит снаружи. Ветерок овевал его лицо, он дышал полной грудью, и даже озноб стал проходить. Или ему это только казалось… Желание жить было сильнее слабости. Черняев сделал то, чего не планировал еще вчера. Он поднялся и, пригибаясь, пошел к реке. Неширокая и относительно спокойная река с низким берегом. Иван вошел в нее сначала по колено, потом по пояс, потом со всего маху упал в воду. Он почувствовал, что течение понемногу сносит его вправо, и он поплыл в этом направлении. В ботинках и одежде плыть было тяжело, но откуда-то в измученном организме все-таки взялись силы. Потом он несколько раз хлебнул воды и понял, что может утонуть. Хватит, надо выбираться. Теперь собаки не возьмут его след.