Сломанные куклы
Шрифт:
На их место, видно, с того времени никто так больше и не приходил — битые кирпичи разбросаны, а в костре нет свежего пепла и мелких угольков. Вокруг других-то кострищ была настругана свежая зеленая кора, валялись мелкие светлые щепки. А здесь… Только белеют кучкой в стороне речные ракушки. Наверно, Маришка успела тогда их принести с реки, игралась…
Глеб начал методично ходить по поляне правильными кругами, понемногу удаляясь от разбитого унылого костра. Внезапно он оглянулся, присел у своего же следа и отодвинул ногой мокрый слой на взгорке. Когда освободившийся из-под дождевого наста сухой песок сам стал осыпаться вниз по склону, в нем мелькнули и скатились
Капитан Глеб прислонился к дереву и перевел дыхание.
«Хорошо вчера посидели с Панасом, голова что-то кружится…»
Он еще раз осмотрелся, прошел от старого кострища к бугру, потом через реденький подлесок и кусты спустился на другую его сторону, у толстой давно обломанной по верхушкам корявой ивы остановился — посмотрел на дерево внимательней…
Через взгорок от ивы, метрах в пятнадцати, хорошо просматривалось знакомое кострище. Почувствовав волнение, Глеб начал неторопливо отламывать чешуйки старой коры и тщательно ощупывать дерево на уровне своего пояса, потом попытался ковырнуть крупный завиток коры уже авторучкой, чертыхнулся, спешно достал из кармана домашний ключ и еще раз поддел им, металлическим, трескучую кору. На песок под иву выпала согнутая медная денежка.
«Десять копеек, а там, в песке, были две по пять. Ставки растут…»
Он еще раз пристально посмотрел по прямой линии в направлении кострища и направился к другим деревьям.
…Мокрый песок противно налипал на кроссовки. Было по-прежнему прохладно, но ветер с реки поднимался уже теплый, начали падать капли со стволов старых тополей, влажных с береговой стороны. Изобильная влага скопилась и на еще голых ветках ивняка, больше всего зеленых листьев было на шиповнике и на маленьких рябинках… На откосе сквозь старую серую траву пробивалась крупные ярко-зеленые побеги, пока еще без соцветий, чистотел. Торчали жесткие крупные розетки молочая.
«Кротов еще нет — рано, холодно в этом году…»
А ведь когда-то, пацанами, на майские праздники они уже купались здесь в реке, не по-настоящему, конечно, а так, окунались с головой для выпендрежа, важно было первым решиться, влететь с разбегу в ледяную воду, заорать безоглядно благим и другим матом и прибежать в мокрых трусах к костру, к своей компании, быстрей греться… Но в школе они обязательно хвастались на следующий день: «Купались, ты чего, не веришь!»
На откосе, в сыпучем песке рядом с монетами блеснула изогнутая стекляшка… Боковинка банки, с частью донышка, кривая, «в талию». Очень знакомая банка из-под кофе.
«Кто и по какому поводу баловался на здешней природе таким благородным напитком?»
Вопросов было много, а правильных ответов ни на один из них пока еще не нашлось. Каждую секунду приходилось останавливать себя и задумываться о недавних находках и догадках. Ужас предстоящих событий заставлял его низко наклонять голову и никуда в эти минуты не спешить.
…Глеб уже спускался с травяного бугра к асфальтированной дороге, когда заметил в овраге в затишке стаю дремлющих бродячих собак. Солнце к этому времени уже немного выглянуло из-за прозрачных негустых облаков, пригрело. Только один крупный серый зверь лениво приподнял голову, отмечая его шаги.
Мимо лица Глеба почти одновременно неровно пролетели пчела и бабочка-капустница. Песок на поляне и на тропе уже почти весь высох и легко осыпался с кроссовок. Глеб несколько раз топнул, отряхивая обувь.
«Понятно. Но пока не все… Еще одна неприятная загадка пинком открывает дверь в мою безмятежную личную жизнь. Печально, но говорить об этом в ближайшие дни мне придется много, а слушать — еще больше.»
Подъезжая на такси к городу, капитан Глеб Никитин отметил про себя, что, оказывается, очень обидно, если первого скворца замечаешь не в романтической березовой роще, свищющего трель-гимн новой жизни, а когда он, этот долгожданный
весенний гонец, суетливо и жалко роется в недостойной его придорожной помойке.Через прутья массивного забора Глеб наблюдал за Виталиком, провожавшим к воротам церкви жену и двух бабулек, дальних даниловских родственниц, которые приехали позже.
Антонина еще в машине заботливо предупредила его, что Жанки не будет ни здесь, ни на кладбище.
— Она и так каждый день на могилку-то дочкину ходит. А в церковь она потом одна как-нибудь придет, да и дома ей сегодня нужно за всеми присмотреть, приготовить все как надо…
Как ни уговаривала его чета Панасенко, Глеб с ними не пошел.
— Муторно мне и так, без этих завываний…
Почти сразу же из-за тяжелых дверей выскочил и Виталик.
— Ну его, темно там. Говорят, что минут на сорок вся эта процедура растянется, может, и на час.
По пронзительно голубому небу стремительно летели куда-то белые облака. Ветром пригибало вершины высоких берез, безо всякого особенного порядка и принуждения расположившихся давным-давно вокруг церквушки. Впрочем, внизу, ближе к траве, было безветренно и тихо.
Стены старого здания, единственного, которое помнил здесь Глеб, совсем недавно аккуратно выкрасили розовым цветом, резные колонны по углам и оконные наличники выбелили. Именно в этом здании, судя по потертому асфальту и расхоженным к нему тропинкам, всегда и проходили многочисленные церковные службы. Рядом возвышалась новая, белая с золотом, колокольня, нижние окна которой были заколочены рваными кусками фанеры. Около боковой двери новостройки все еще стояли большие баки с краской и остатки строительных лесов.
Какой-то мужичок неспешно и не очень аккуратно косил между памятниками и осевшими могилами неровную траву.
— Пятница, пятница, пятница-зарплатница… Покурить бы тут как поприличней, — Виталик тоскливо огляделся.
— Пошли побродим.
Они неторопливо зашагали вокруг церкви по чистым, очень ухоженным дорожкам старого кладбища.
Виталик молчал и, задрав голову, рассматривал золотые купола на голубом небе. Глеб улыбнулся, вспомнив, как в детстве они гоняли зимой через это место — тогда не было ни заборов, ни тропинок — на лыжах, правда, по нижнему краю кладбища, а летом — на рыбалку на речку Бузянку. По таинственной глухой территории они всей командой уговаривались бегать только днем! И то — черные чугунные кресты и высоченные мраморные памятники, с ангелами, со строгими глазами святых, давили, пригибали к земле, заставляли поминутно, с замиранием сердца, растерянно оглядываться; в жуткой жирной зелени гигантских лопухов и борщевика выше их роста непременно, как ему тогда казалось, таились мертвые старухи. Почему-то в эти быстрые минуты, когда они гурьбой торопились пробежать через кладбище, ему всегда хотелось подольше задержать дыхание — и не дышать! Глеб смутно помнил, что церковь была всегда заколочена. Или только ее некоторые окна? Но то, что раньше старый погост был очень неухоженным и дряхлым, он помнил точно.
Панасенко выкурил за старой березой папиросину, спрятал окурок в сорванный лопушок, зажал в руке. Покрутил головой по сторонам.
— Смотри, Глебка, какие купчины здесь лежат!
На старых черных камнях солнце удивительно чисто и ясно просветляло резные буквы: «Симеон Гордеевич… жена его Евдокия Феодоровна Гордеевы», «Корчевской купец Петр Степанович Субботин… жития 73 г. Корчевская купчиха Екатерина Ивановна Субботина, жития 96 г.».
Виталик ползал по густой траве, рассматривая очередной приземистый могильный камень. Читая вслух для Глеба, не уходившего в заросли с чистого асфальта, он с трудом разбирал непривычные буквы старых надписей.