Сломанные вещи

– Ну и как, вы этим занимались? – спрашивает Эбби. Я бросаю на нее злой взгляд, и она пожимает плечами. – Что ж, кто-то определенно пользуется им опять, – замечает она, показывая рукой на груды старого хлама. – Кому принадлежит этот сарай?

– Никому, – отвечает Миа. Она все еще стоит в дверях, обхватив себя руками. Ее волосы подняты высоко и связаны в конский хвост, словно все эти годы она неким длинным окольным путем возвращалась назад, в свою балетную студию. – Я хочу сказать, что это общественная земля. Она принадлежит городу.

– Странно, что город вообще его не снес, – удивляется Эбби. Она поворачивается боком и протискивается между двумя большими металлическими решетками радиатора вроде тех, которые устанавливают на автомобилях марки «Додж Челленджер». – После того, что произошло.

– Копы считали, это не важно, – тихо говорит Миа. – Они нам не поверили, когда мы рассказали им, как этот сарай… изменился. Они не понимали, что такое Лавлорн.

– Это потому, что мы все это выдумали, – заявляю я по крайней мере в третий раз за последние два дня.

Это была наша общая игра. Не прошло и часа в полицейском участке, как Миа начала давать показания. Коп, который записывал то, что она говорила, прочитал мне эти страницы. Она выложила им все про книгу о Лавлорне и о том, как мы обе разозлились, когда Саммер захотела прекратить игру.

Но Бринн разозлилась особенно сильно.

Я оставила ее с Бринн один на один. Я не знаю, что случилось потом. Спросите Бринн.

– А может быть, и нет, – бодро говорит Эбби. Я пристально смотрю на нее и вижу, что она всем телом прислоняется к какому-то древнему агрегату, похожему на перевернутый шляпкой вниз гриб. – Это совсем не сельскохозяйственный инвентарь. Это чьи-то вещи. И, возможно, у них даже не один владелец. В углу стоят старый плеер DVD и футляр от скрипки. Самой скрипки там нет, но зато есть вот это. – Она довольно неуклюже нагибается, держась рукой за стену, чтобы не упасть, и поднимает с пола какую-то штуку, похожую на узкую воронку.

– Что это? – спрашиваю я.

– Мундштук, – отвечает она. – Для какого-то духового инструмента. Похоже, для двойной валторны, но я не уверена. – Когда я тупо пялюсь вокруг, она самодовольно ухмыляется. Это получается у нее великолепно – вероятно, у нее было немало практики. – Моя мама преподает игру на духовых инструментах в Объединенной школе Твин-Лейкс. И посмотри, что здесь написано. – Эбби передает мундштук мне, и я обнаруживаю, что он на удивление тяжел. К его нижней части приклеена покоробившаяся от времени ламинированная табличка.

– «Собственность Лилиан Хардинг», – читаю я вслух. Потом отдаю ее ей обратно. Я начинаю терять терпение. К чему вся эта театральная таинственность?

– Ну хорошо, кто-то страдает от патологической страсти к накопительству. Какое это имеет значение?

– Возможно, и никакого. – Эбби опять начинает разгребать хлам, скопившийся в углу. – Но вот это вполне может иметь значение.

Она достает из своей сумочки смартфон, включает приложение «фонарик» и подносит мобильник к полу. В этой части сарая сложены какие-то большие тяжелые агрегаты, и дальний угол находится в глубокой тени, но Эбби опускается на корточки, и теперь мы видим на стене неровный край побелки.

А еще мы видим, что в двух местах под побелкой теперь видны обои – узор из букетиков роз.

– Углы – это всегда самая трудная часть, – ухмыляясь, говорит Эбби.

БРИНН

Тогда

Был декабрь, и после двенадцатого дня рождения Миа прошло два дня. Земля замерзла, и сугробы закрыли окошко цокольного этажа в ее доме, перекрыв доступ дневного света. Мы с Миа играли с надувными шариками, надувая их наполовину, а потом швыряя друг в друга, а Саммер сидела за письменным столом, наклонившись над старым настольным компьютером, который издавал писк, стоило только нажать всего-навсего на клавишу регистра. У Миа Саммер все время сидела в Интернете, поскольку у нее дома патронатные родители установили систему ограничения доступа, чтобы не давать ей просматривать все те ролики на YouTube, которые вообще имело смысл смотреть. А еще Саммер не раз ловила мистера Болла за проверкой сайтов, которые она посещала в Интернете, и за копанием в ящиках ее комода. Я просто хочу убедиться, что ты не влипла ни в какую историю, – всегда говорил при этом старик, но сама Саммер считала, что он фрик, который тащится от подобных вещей.

– Быть может, – сказала я, подбросив в воздух надувной шарик и ударив по нему кулаком, чтобы он полетел в Миа, – она диктовала страницы романа, но потом провалилась в канализационный люк и отдала концы.

– А возможно, – предположила Миа, посылая шарик обратно в мою сторону, – она отправляла рукопись в издательство страницу за страницей, пока была на сафари, и прямо на полуслове ее съел лев.

– А ты что думаешь по этому поводу, Саммер? – спросила я, бросая шарик в нее. Она, не глядя, хлопнула по нему, и он отлетел, ударившись о клавиатуру. – Как ты думаешь, Джорджия Уэллс упала в канализационный люк или ее сожрал лев?

– Что? – Она повернулась к нам на своем вращающемся стуле, хмурясь и моргая, как будто видела нас в первый раз. – Вы что, все еще продолжаете обсуждать концовку?

Мы с Миа переглянулись. Это было все равно что спросить нас, продолжаем ли мы дышать. Мы вечно обсуждали концовку книги. Это стало нашим любимым занятием, таким же бессмысленным и бездумным, как просматривание записей в мобильниках. Почему? Почему? Почему? Что произошло с продолжением? О чем она вообще думала в тот момент? На веб-сайте Джорджии Уэллс, который не обновлялся уже десять лет, ответов мы не нашли. На главной странице сайта было сказано, что продолжение «Пути в Лавлорн» будет написано в ближайшее время. На авторской страничке была размещена фотография Джорджии, улыбающейся в камеру, и дана занимающая две строчки биографическая справка: Джорджия Уэллс живет в Портленде, Мэн, вместе с тремя кошками и своими любимыми деревьями.

Но к тому времени, как мы открыли для себя Лавлорн, Джорджия Уэллс уже умерла и обещание написать продолжение было забыто. Но это не мешало нам обшаривать Интернет в поисках хоть каких-то зацепок и попытках собрать по кусочкам сведения о ее жизни.

– Пусть ее сожрал лев, или она упала в канализационный люк, или ее задавил автобус, или из ее мозга высосали кровь пиявки – это не имеет ровно никакого значения. Вы же и сами это знаете – что, разве нет? – И Саммер посмотрела на нас так, словно мы были пятнами менструальной крови на ее белье. Я почувствовала, как к моему лицу приливает кровь. Щелк, щелк, щелк. Стук клавиш компьютера отдавался в моей голове, как сердитые удары кулаком.

Я увидела на лице Миа боль и рассердилась еще больше.

– Не имеет ровно никакого значения? – повторила Миа. – Но это же Лавлорн.

Саммер нахмурилась.

– Не можем же мы играть вечно, – пробормотала она, – снова поворачиваясь к компьютеру.

У Миа отвисла челюсть.

– Мы… что?

Саммер вновь развернулась на стуле. Она вдруг впала в ярость.

– Я сказала, что мы не можем играть вечно, – повторила она, и я увидела, что ее лежащие на коленях руки свирепо сжаты. Костяшки пальцев побелели. – Люди взрослеют. Это же нормально – что, разве нет? Люди когда-нибудь взрослеют. Или ты против этого возражаешь?

– Не кричи на нее, – быстро сказала я, и Саммер на секунду вперила в меня взгляд.

Затем она снова повернулась к компьютеру. Но я услышала, как она повторила это еще раз.

– Все вырастают и взрослеют.

Именно Эшли первой заметила, что в Лавлорне, похоже, не осталось никого, кто был бы намного старше, чем Грегор. Когда она спросила его об этом, он, смеясь, ответил, что с тех пор, как в Лавлорн прибыл Фантом, никому больше не приходится становиться старше, чем они уже были на тот момент.

Эйва, которой всегда хотелось делать то, чем могли заниматься подростки постарше, была совсем не уверена, что ей нравится сама эта идея, но Грегор успокоил ее.

– Так намного лучше, – сказал он. – Знаешь, перемены – это просто синоним разочарования.

Из «Пути в Лавлорн» Джорджии С. Уэллс