Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Алан: О, Кристофер… Что мне делать?

Кристофер: Делать?

Алан: Когда-то я пытался разобраться в природе мышления. Я выяснил, что некоторые операции, проводимые разумом, можно объяснить чисто механическими терминами. Я решил, что эти операции – не настоящий разум, а лишь его наружный слой. Я сорвал этот слой, но увидел под ним другой. Можно снимать слой за слоем, но найдем ли мы в конце концов «настоящий» разум? Или мы увидим, что под последним слоем вообще ничего нет? Является ли разум яблоком или он – луковица?

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Алан: Эйнштейн сказал, что Бог не играет в кости со вселенной. Но для меня мыслительный процесс – это последовательные броски кубика. Это словно расклад таро: все зависит от удачи. Ну или можно сказать, что все зависит от высшей силы, которая определяет результат каждого броска. Но истину никто не знает. Узнаем ли мы ее когда-нибудь? Одному Богу известно.

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Алан: В последнее время я чувствую себя ужасно.

Кристофер: О, Алан, мне жаль. Это печалит меня.

Алан: На самом деле я знаю, в чем причина. Но какая разница? Будь я машиной, то, возможно, смог бы завести свою пружину, и мне стало бы лучше. Но я ничего не могу сделать.

Кристофер: О, Алан, мне жаль. Это печалит меня.

* * *

Линди (5)

Я сидела на диване, а у меня на коленях расположилась Линди. Окно было открыто, чтобы впустить в квартиру солнечный свет. Влажный, словно язык щенка, ветерок ласкал мое лицо и заставлял проснуться после долгого кошмара.

– Линди, ты хочешь мне что-то сказать?

Глаза Линди медленно задвигались из стороны в сторону, словно искали точку, на которой нужно сфокусироваться. Выражение ее лица я расшифровать не могла. Я заставила себя расслабиться и взяла ее крошечные руки в свои. Не бойся, Линди. Давай доверять друг другу.

– Если хочешь поговорить, просто говори. Я слушаю.

Постепенно из Линди стали доноситься негромкие звуки. Я наклонилась к ней, чтобы расслышать хоть что-нибудь.

Даже в детстве ты впадала в меланхолию по малейшим пустякам: из-за дождливого дня, алого заката, открытки, на которой изображен иностранный город, из-за того, что потеряла ручку – подарок друга, из-за того, что умерла твоя золотая рыбка…

Я узнала эти слова. Я говорила их Линди бесчисленное множество раз, на заре и в полночь. Она запомнила все, что я ей рассказывала, и дождалась момента, когда сможет повторить мне мои слова.

Ее голос стал более четким, словно источник, который выходит на поверхность из глубин земли. Постепенно он заполнил собой всю комнату.

Было время, когда твоя семья часто переезжала в другие города и даже в другие страны. Где бы ты ни оказывалась, ты всегда делала все, чтобы приспособиться к новой среде, влиться в новую школу. Но при этом ты говорила себе, что не сможешь ни с кем подружиться, потому что через три месяца или через полгода снова уедешь.

Возможно, что из-за твоего старшего брата мать уделяла тебе больше внимания. Иногда она снова и снова произносила твое имя, наблюдая за твоей реакцией. Возможно, отчасти поэтому ты с детства привыкла наблюдать за выражениями лиц других людей, определять их настроение и угадывать их мысли. Однажды в городе Болонья на уроке ты нарисовала мальчика на крошечной синей планете. Рядом с мальчиком стоял кролик в красном плаще. Этим мальчиком был твой брат, но, когда учитель стал расспрашивать тебя про рисунок, ты не смогла ответить ни на один вопрос. Дело было не только в языковом барьере: тебе не хватало уверенности, чтобы выразить себя. Тогда учитель сказал, что мальчик нарисован хорошо, а вот над кроликом нужно поработать, – хотя сейчас, когда ты вспоминаешь этот случай, тебе кажется, что он сказал: «У кролика не совсем правильные пропорции». Но установить истину невозможно. Ты убедила себя, что учителю не понравился кролик, и стерла его, хотя кролик был нужен для того, чтобы мальчик не чувствовал себя одиноким во вселенной. Вернувшись домой, ты спряталась в комнате и долго плакала. Но от матери ты это утаила, потому что тебе не хватало храбрости, чтобы объяснить ей свою печаль. Образ кролика остался в твоей памяти – но только в ней.

Ты особенно остро чувствуешь горечь разлуки – скорее всего, потому что в детстве потеряла одного из родителей. Когда кто-то уезжает, даже просто знакомый, которого ты видела всего однажды, ты чувствуешь себя опустошенной, подавленной и часто грустишь. Иногда ты плачешь, и не от какой-то сильной потери, но от крошечной радости – такой, как ложечка мороженого, или при виде салюта. В этот миг тебе кажется, что ускользающая сладость на языке – одно из немногих значимых переживаний во всей твоей жизни. Но они такие хрупкие, такие незначительные, они приходят и бесследно уходят. Как бы ты ни старалась, ты не можешь их сохранить.

Когда ты училась в средней школе, однажды в ваш класс пришел психолог и попросил всех пройти тест. Когда все сдали свои ответы, психолог проверил их, а затем прочитал вам лекцию об основных концепциях психологии. Он сказал, что из всего класса твои ответы были наименее надежными. Лишь много позже ты узнала, что он хотел не обвинить тебя во лжи, а лишь указать на то, что твои ответы были противоречивыми. В ходе тестирования на похожие вопросы ты каждый раз давала разные ответы. В тот день ты плакала на виду у всего класса, чувствуя себя несправедливо обвиненной. Ты редко плачешь в присутствии других людей, и этот случай оставил глубокий след в твоей душе.

Тебе сложно описать свои чувства с помощью вариантов психологического опросника: «никогда», «часто», «приемлемо», «средне», «неприемлемо»… твои чувства часто выходили за рамки этих маркеров или колебались между ними. Возможно, именно поэтому ты не доверяешь своему психотерапевту. Ты всегда обращаешь внимание на его жесты и на выражение лица и анализируешь его речевые особенности. Ты знаешь, что он привык говорить в первом лице множественного числа: «Как у нас дела?… Почему мы так чувствуем?… Это нас беспокоит?» Для него это способ намекнуть на близость и одновременно отдалиться. Постепенно ты поняла, что под «мы» он просто имеет в виду тебя.

Ты никогда лично не встречалась со своим психотерапевтом; более того, ты даже не знаешь, в каком городе он живет. На экране «айволла» он всегда находится в одной и той же комнате. Даже когда у тебя темно, его комната всегда заполнена ярким солнечным светом. Она всегда одна и та же. Ты пыталась представить себе, как он живет. Возможно, он чувствует себя таким же беспомощным, как и ты, и даже не знает, к кому обратиться за помощью. Вероятно, именно поэтому он всегда говорит «мы». Мы в ловушке, в одной и той же затруднительной ситуации, и не знаем, как из нее выбраться.

Ты чувствуешь себя скорее не живым человеком, а машиной, которую положили на рабочий стол для осмотра. Тебя изучает другая машина, и ты подозреваешь, что она нуждается в проверке больше, чем ты. Возможно, одна машина не может починить другую.

Ты купила несколько книг по психологии, но не веришь, что их теории помогут. По-твоему, проблема заключается в том, что каждый из нас живет на тонком, гладком слое иллюзий. Эти иллюзии состоят из «здравого смысла», из повторяющихся ежедневных речевых актов, клише, из подражания другим людям. На этой радужной пленке мы играем самих себя, но под ней находятся глубокие, бездонные пласты, и лишь забыв об их существовании, мы можем двигаться вперед. Когда смотришь в бездну, бездна смотрит на тебя. Ты содрогаешься, словно стоишь на тонком слое льда. Ты ощущаешь свой собственный вес, а также вес тени под тобой.