Словами огня и леса Том 1 и Том 2

— Это что? — протянул руку, коснуться колеса.

— Подъемник. Убери лапы! — неожиданно рявкнул парнишка. Кайе растерялся настолько, что руку опустил и замер. Дар речи вернулся к нему несколько мгновений спустя.

— Чего ты кричишь?

— Я строил не для того, чтобы первый встречный разломал тут все вдребезги.

— Я не первый встречный.

— Да ну? — смерил его скептическим взглядом, внимательно рассмотрел знак. Тот мягко переливался в утренних лучах. Тронул пальцем губу, похоже, в задумчивости. И спросил:

— Давно хотел понять… что они делают, чтобы линии всю жизнь оставались четкими? Ты же растешь.

Кайе ответил молчанием. Впервые в жизни не нашелся, что сказать. Сидел и смотрел на запредельно нахального незнакомца.

— Не знаешь? Жаль, — истолковал его молчание подросток.

— Знаю, — наконец смог проговорить Кайе. — Это же Солнечный камень — крошки его держатся друг подле друга, не расходятся в стороны. И золото там тоже есть, тонкие нити.

— Мало ты знаешь, — вздохнул парнишка. — А еще из Сильнейших…

— Ты сам кто такой? — детское возмущение вспыхнуло в голосе.

— Я Арута, сын лучшего зодчего Асталы. Твой дед его лично хвалил, между прочим. Наша семья уже весен двадцать у вас. Отец и часть дома вашего помогал строить. Подержи, — протянул гладко обструганную рейку. Кайе безропотно взял. Так с ним еще не разговаривали… растерянность прошла, теперь было попросту интересно.

— Что ты делаешь?

— Модель подъемника… нового. Подумал, как удобнее будет.

— Зачем?

— Меньше тратить сил… Если получится, можно будет их на стройках использовать… И нам хорошо, и всем вообще.

— А вас много в семье?

— Мать, отец, сестры. Таличе годом меня младше, а Ланики малышка совсем.

— А тебе сколько весен?

— Четырнадцать.

Наблюдать за работой Аруты оказалось весьма интересно. Он пробовал разную длину веревок и наклон доски — порой груз падал на землю, порой шел медленно, а порой начинал сильно раскачиваться, грозя улететь.

— Оторвись хоть ради обеда от любимой работы! — веселый голос прозвенел. Кайе обернулся быстрее Аруты. Рядом стояла девочка-подросток, остролицая, ладная, а ее за колени обнимала малышка не старше трех весен с веткой ежевики в руке, измазанная ежевичным соком.

Старшая девочка подала Аруте лепешку с вяленым мясом и пряностями.

— А ты… — боязливо, и все же лукаво взглянула на Кайе, — не голодный? А то я принесу!

— Не надо. — Поднялся, внимательно оглядел девочку, тронул тонкую косичку, падавшую ей на левое плечо — остальные волосы были распущены.

— Ты кто?

— Таличе. Его сестра. А это — Ланики, — с улыбкой прижала к себе малышку.

— Ланики? Нет. Шуни, ежевика, — усмехнулся Кайе. А малышка протянула ему ветку с ягодами.

Домой Кайе вернулся после заката. И следующим вечером умчался к Таличе и Аруте.

С братом говорил больше, чем с сестрой — та помогала матери, а дел было много — растереть зерна в муку, выпечь лепешки, сбить масло, разделять и прясть шерсть и растительное волокно. Арута же занят был на ремонте дороги — а, возвращаясь домой, брался за очередную придуманную вещицу. Словно не уставал на работе — вечно изобретал что-то, или, напротив, пытался разобрать на части, изучить, как устроено, чертил схемы или картинки в пыли или на глиняной дощечке. Понять все это было трудно, да Кайе не особо пытался. Ему нравилось наблюдать, как наблюдал бы за гнездом каких-нибудь птиц или белок. На глазах из дощечек и конопляной веревки возникали то очередной подъемник, то ветряк, а то и вовсе летающая лодка.

— Всё не то, — хмурился Арута. — Это игрушки, работать они не будут.

— А почему?

— Потому что… — объяснения скоро становились неинтересными. Но всё равно притягивали — совсем из другого мира появились и все эти схемы-дощечки, и этот серьезный подросток с глазами взрослого.

Порой выпадало занятие, в котором и Кайе оказывался полезен. Починить колодец, забор обновить… это тоже было весело, тоже не делал этого никогда. А еще Арута любил рассуждать о том, что справедливо, что нет, какими должны быть законы, и вот тут Кайе не молчал уж точно.

Друг на друга смотрели, словно на диковинку, спорили до крика и ругани, едва ли не драки. Но остывали быстро, не успев поссориться.

И все время неподалеку была Таличе — спокойная, веселая, тепло от нее исходило, а не жар. Она успокаивала спорщиков одним присутствием своим — или метким словом, улыбкой. И Ланики порой возле крутилась, с легкой руки Кайе и мать уже звала ее Шуни, хоть и странно смотрела, видя подростков вместе, хоть и старалась не подпускать к ним младшую дочь. А старшую… словно поощряла порой, ему так казалось. Но он был рад.

Таличе. Дождевая струйка. От ее кожи пахло мятой и скошенной травой, в волосах серебрилась упавшая с воздуха паутинка. В маленьких ушах — бронзовые серьги-колечки. Сидеть с ней рядом… хорошо было. До того хорошо, что губы пересыхали, и боль поднималась во всем теле, едва ощутимая.

Тонкие руки, украшенные кожаными браслетами, осторожно опустили лодочку на воду. Лодка закружилась, попав в невидимый круговорот, а потом устремилась к западу, неторопливо, с достоинством.

— Она уплывет к Семи озерам.

— Вряд ли. По дороге застрянет.

— Сейчас много воды, течение сильное — вдруг…

Таличе подняла голову, запустила пальцы в волосы, пытаясь убрать за уши рассыпавшиеся пряди.

— Я бы хотела сама уплыть на такой лодке, далеко-далеко. Выдолбить из ствола большую… Арута говорит, мог бы, только занят все время.

Вздохнула, прижимая ладонь ко лбу козырьком, смотрела вслед игрушке.

— А сердце не на месте — что будет с ней?

— Зачем же отпустила?

— Она — лодка, ей плавать надо. А я ей — как мать. Матери не будут детей держать подле себя всю жизнь.

— Мать, — коротко усмехнулся, презрительная гримаса, — Попробовала бы моя удерживать…

— Сколько тебе весен? — спросила Таличе, по-птичьи склонив голову к плечу. Прямо птичка, подумал, и потянулся поправить прядку на ее щеке.

— Четырнадцать. Недавно сравнялось.

— Как Аруте… и кто же тебя вырастил, как не мать?

— Мало ли слуг!

Девочка опустила лицо, принялась чертить пальцем узоры в пыли.

— А мне будет столько через девять лун. Мы с братом погодки. Я в ливень родилась, вот и зовут…