Слово атамана Арапова

Услышав шаги, Куракина спешно обернулась и, увидев шагавшего к берегу атамана, выронила из ослабевших рук казан.

Попятившись, она вошла по колени в воду и остановилась. Дальше отступать было некуда. Она подняла лицо – напряженное, открытое. Он протянул руку, а она сама сделала неуверенное движение навстречу ему.

3

На совете было решено – далее ни шагу! Красивое место в междугорье, на которое кулугуры вышли на третий день после переправы через реку, приворожило уставших от лишений людей и вдохнуло в их отчаявшиеся сердца новую надежду.

В целях безопасности лагерь решили расположить прямо на горе, возвышавшейся среди леса и одним боком вплотную подступавшей к реке. Мужики дружно взялись за топоры, лопаты, пилы, и по истечении нескольких дней вершина горы обросла добротными землянками. Теперь они были заняты тем, что обносили лагерь плетнем и на скорую руку мастерили топчаны. Среди всех особым рвением выделялся Никифор. Он никогда ничего не строил, не плел плетней и не ладил топчанов, но, как оказалось, хитрости в этом деле никакой не было. Зато вот желания хоть отбавляй. Все складывалось именно так, как ему мечталось – из ничего сделать все. От начала до конца своими руками он соорудил уютную землянку. Для себя и Нюры. Он порвал с прошлым раз и навсегда, принял кулугурскую веру и собирался жениться на девушке, которая, как он думал, вряд ли решится ответить ему отказом на благопристойное предложение.

Никифор старался лишний раз не показываться на глаза Нюре, которая временно проживала в семье Гавриила, заботливо опекаемая его суровой женой. Свободные минуты, которые изредка выпадали на долю переселенцев, он предпочитал проводить в обществе старца, терпеливо вводившего его в веру. Вот и сегодня, после вечерней молитвы, он присел рядом с Гавриилом и, нахмурившись, посмотрел на его жену Марью, которая расположилась по другую сторону костра.

Марья была бледна. Бросалась в глаза серая прядь – чуть повыше лба, у самого пробора. Еще не старая женщина, она одевалась по-старушечьи и ходила, устало сутулясь. Никифору даже стало немного жаль ее, и он перевел взгляд на сидевшую рядом с Марьей Нюру.

– Хосподь всемогущ и всеведущ, мы же – его рабы – не должны роптать. – Гавриил дал ответ кому-то из мужиков, вопроса которого казак не расслышал, будучи увлеченным созерцанием грустно смотрящей на огонь Нюры. – Да будет с нами благословенье Бога, даровавшего энтот райский уголок! – Старец набожно перекрестился и принял у подошедшей женщины миску с пищей, после чего поднял лицо к ночному небу и вдохновенно продолжил: – Теперя не скитальцы мы. Хосподи, как сее отрадно!

– Дошли-таки! – поддержал его сын, сидевший на бревне по правую руку отца.

– Вот бы ешо место сее нас не отвергло. – Никифор вздохнул и набожно перекрестился двумя пальцами. – У нас в Яицке сказывали, что быват…

Он поймал удивленный упрекающий взгляд Нюры, осекся и замолчал.

– Што быват? – повернувшись, спросил Гавриил, которого, видимо, заинтриговали оброненные казаком слова.

– Быват, што место не принимат, – отведя глаза от девушки, нехотя ответил Никифор. – Ежели здеся кады како зло сотворилось, место проклятьем и злом обростат.

– Нет беды в сем. – Старец усмехнулся и вложил миску в руки сына, так и не притронувшись к похлебке. – Место освятили, а бесов, коли што, без напрягов изгоним. Молитвы и хрест животворящий не по силам нечисти. Обустроимся, хозяйством обзаведемся и жить будем в мире и согласии.

– Энто ешо бабка надвое казала. – Никифор передал свою миску стоявшему рядом пареньку и сказал: – Аль про степняков позабыли? Не можно так. Думате, дадут оне нам здеся покоем наслаждаться?

Гавриил раздумывал несколько минут, после чего со вздохом ответил:

– Учиться будем с соседями ладить. Крепостицу сладим, чем понять дадим басурманам о силе своей. А степняк силушку-то разумет, боится и уважат!

– Не так уж оне ее пужатся, – ухмыльнулся Никифор. – Их много, во много больше нашего, и им про то ведомо. Я хорошо знаю степняков и ведаю, што пока оне нас не изведут, не успокоятся.

– Но слово Хоспода нашего…

– Для басурман Аллах Хосподь, – перебив старца, зло высказался казак. – А книга священна Кораном зовется. Хто Аллаху ихнему челом не бьет, тот, значится, враг мусульманский.

– Нам с Аллахом ихнем делить неча, а сунутся коли… – Гавриил сжал свои огромные кулаки и угрожающе потряс ими над головой. – Мы тож не лыком шиты, однако. И Хоспода чтим, и оружием владем!

Привлеченные громкими выкриками своего вождя кулугуры плотным кольцом окружили сидевших возле костра. Они верили Гавриилу, а потому любили слушать его. А вдохновленный старец скрестил на груди руки и продолжил свою речь, которая все больше принимала очертания очередной проповеди.

– Вспомните, чады, как долго добирались мы до мест сех благостных? О, мы сделали дюже правильное и богоугодное дело в жизни своей, ратуйте посему! Минует время сее, и все те, хто не поверил слову моему и остался на Исети, будут зараз завистью черной исходить. Вы-то знате, што энто за река? Нет, вы не знате. Куды вам, сердешным, о Сакмаре ведать?.. Энто место указано нам перстом Божьим, во как! И вскорости все будут баить повсемесно о том, как о чуде великом! Мы… мы ешо… – Вопреки ожиданиям, он утерял нить своей пламенной речи и не находил больше слов.

– Мы ешо свое государство возведем здеся, – не к месту брякнул, ухмыльнувшись, Тимоха, но Марья бесцеремонно пнула сына и сделала такие страшные глаза, что он смолк и опустил голову.

Никифор украдкой поглядывал на задумчивые лица кулугуров и скупо улыбался. На его озабоченном, прорезанном морщинами лице улыбка была не совсем уместна, но и неожиданно светла.

Он знал, что делать. Время, когда он спотыкался, злился, искал причины неудач, выяснял, прощупывал людей, ошибался в некоторых, снова прощупывал и открывал в них новые стороны – это время миновало недаром. Он многое для себя усвоил. Он был придирчив к себе, он знал, что очень помог приютившей их общине. Но тревога, не покидавшая казака последние недели, исходила с другой стороны – его тревожила неясность в отношениях с Нюрой и не нравилось место, выбранное для поселения Гавриилом.

Никифору трудно было разобраться, в чем дело. Не хватало времени, чтобы хорошо подумать над ситуацией, в которой он оказался благодаря собственной глупости или козням сатаны. Ладно хоть выручало чутье бывалого казака.

Казак понимал, что основная беда кулугуров – слепая вера в Гавриила. Старец руководил ими жестко и трудился наравне со всеми как будто самоотверженно, но все как-то не так, как надо бы. Вычурно, не по-людски. Никифор верил, что только благодаря исключительно удаче или поддержке Бога жалкая кучка переселенцев-кулугуров все еще не захвачена степняками. Казак не понимал воодушевления Гавриила. Степняки вот-вот должны заявиться с большим войском, и неизвестно, смогут ли выстоять поселенцы за своими жалкими укрытиями. Никифору очень тяжело было думать о предстоящих испытаниях. Но, как сильный человек, он твердо решил, что надо делать, и в предстоящей борьбе с кочевниками отводил для себя особую роль.

– Ров копать надоть округ горы, – прервав молчание, обратился он к Гавриилу, который сидел, уставившись на тлевшие угли костра.

– Энто ешо для че? – перевел полный недоумения взгляд на него старец.

– А штоб степняк зараз подкрасться не смог. – Никифор потянулся и, увидев, что Гавриил так ничего и не понял, продолжил: – Кочевник шибко воду не любит. Ров ему будет преградой.

– Ты не веришь в наши силы? – округлил глаза старец. – Ты не веришь в силы избранников Божьих?

– Тута суть не в вере, а в мозгах! – Никифор вгорячах рубанул рукою, как саблей, воздух, но тотчас спохватился.