Слово дворянина
Шрифт:
Трое их было, но один лишь Мирза жив остался!
Скоро зажили раны его, и пошел он на поправку, да, в еде себе не отказывая, начал поправляться быстро — стал у него расти живот и откладываться складками жир на груди и на бедрах, и лицо стало круглым и нежным. И когда у сверстников его уж появились на лице и теле волосы, а голоса огрубели, его кожа оставалась чистой и гладкой, и говорил он нежно и певуче, подобно девочке, так как гортань его осталась такой же маленькой, как в детстве была.
Так стал он евнухом. И вместо прежнего своего имени Мирза получил новое — Джафар-Сефи. И был допущен в гарем султана
Когда султанаХаджи-бей-Сали, заподозрив в измене, обезглавили, Джафар-Сефи попал в гарем шаха. Здесь, будучи самым младшим по званию, он выполнял самые неблагодарные работы, всячески стараясь услужить любимым наложницам шаха и главному евнуху. А как тот, не достигнув сорока лет, умер, занял его место.
Мечтал он когда-то лишь досыта наесться — а стал богат. А как стал богат — возжелал большего, так как узнал силу свою! Кто женами и наложницами шахскими управляет, тот способен устами их внушить господину своему что только ни пожелает — может оговорить кого угодно или возвысить его над другими.
Однако не в одни гаремы вхожи евнухи, но и в покои властителей, кои, не опасаясь их, как визирей своих, доверяют им многие тайны. Ибо считается, что евнух верен господину своему, будучи не подвержен любовному обольщению, его нельзя обвинить в связях на стороне или незаконном отцовстве и тем заставить служить против властителя, и нельзя запугать угрозами лишить жизни его жену или детей. Но даже не это главное, а то, что евнух никогда не будет бороться за трон, так как не сможет основать династию, передав корону наследникам, которых у него не может быть!
Потому почитаются на всем Востоке евнухи лучшими советчиками, к мнению которых прислушиваются не только султаны и визири, но шахи даже! И коли султан, визирь или шах глуп, то может евнух его вместо него решать дела государственные и править страной, сам притом оставаясь в тени!
Понял это Джафар-Сефи и сам силе своей подивился!
Был он от рождения как все, все, что другие, имея и ничего с того не получив! Но малого лишившись, приобрел взамен все, что только желал! И сверх того — о чем не помышлял даже!..
И что еще приобретет!..
Глава ХLIII
— ... И да пребудет с нами всемилостивый Аллах!..
Так молвил Джафар-Сефи!
И, услышав его, все возрадовались.
Но и испугались тоже!
Раньше они шептались только, злые козни строя, а ныне пришло им время действовать! Отчего смертный ужас всех сковал, ибо каждый каждого боялся и даже себя самого. Потому что каждый на другого донести мог, и тот, кто первым пред шахом повинится, того он помилует, а остальных казни предаст! И вновь сказал Джафар-Сефи:
— Чего боитесь вы? Или мертвый лев сильнее стаи живых шакалов?
Раньше больше рисковали мы!.. Был у нас враг опасный да могущественный, что мог всех нас в одночасье извести — да теперь не стало его! Убрали мы с пути главного защитника шахского, руками же шахскими! Ныне казначей и хранитель печати Аббас Абу-Али, глаз и языка лишенный, в яме земляной сидит, а с ним вместе жена шахская Зарина да русский посланник Яков Фирлефанцев. И всех их ныне казнь ожидает!
— Как же ты смог
такое сотворить? — подивились гости.Ответил им Джафар-Сефи:
— Прознал я, что любимая жена шаха Зарина худое против господина своего замыслила, решив бежать из гарема и из пределов Персии даже, да, подкупив стражу посулами щедрыми и подарками дорогими, имела встречу с посланником русским, у которого помощи и защиты попросила. И тот ей в том не отказал!
Но как узнал я про измену, то шаху о том доносить не стал! А напротив, помощь беглецам посулил, за что просил лишь одного — врага нашего общего, визиря Аббаса Абу-Али, казначеем и хранителем шахской печати сделать, сказав, будто бы он родственник мой. Согласились они, и Зарина, о плане моем не ведая, все в точности, о чем я ее просил, исполнила, за Аббаса Абу-Али пред шахом хлопоча.
И стал он халифом — но на час лишь!
Как готово все было, сказал я шаху о побеге и заговоре, назвав главными зачинщиками посла русского, князя Голицына и визиря Аббаса Абу-Али, что уговорами и угрозами склонили жену его любимую Зарину отравить его, дабы по закону Аббаса Абу-Али по смерти его стал первым в государстве да мог, всех детей шаха в одночасье казнив, себя правителем Персии тут же объявить.
Не поверил мне шах, ибо любил жену свою Зарину, но показал я ему записку, что под диктовку мою посланник русский рукой своей писал, а я Зарине передал. Но и тогда еще усомнился в словах моих шах! И сказал я ему — пусть все идет своим чередом, и коли ошибаюсь я — то пусть буду виновен и за вину головы лишен, а если нет, то скоро все откроется, ибо беглецы сами выдадут себя!
Послушался шах совета моего и так и сделал. И как жена его Зарина из пузырька подмененного в ухо ему «яд» влила, думая, что сонная трава это, да после с посланником русским сбежала, тут уж он все сомненья отбросил. И, злодеев схватив, в благодарность пожаловал мне с руки своей перстень!
И тут Джафар-Сефи поднял руку, вновь показывая перстень.
И все долго глядели на него, глаз не отрывая.
— Пусть так, — первым молвил визирь Джафар. — Но как быть, когда Зарина или посланник русский под пытками о том, что было, скажут и все откроется?
Усмехнулся главный евнух.
— Что бы ни сказали они теперь — шах им не поверит! И никому другому! Нынче ослеплен он яростью!
Хотел было посол русский, как про беглецов узнал, с шахом повстречаться, да тот ему отказал! Да велел передать, что ныне он поход на Русь замыслил, дабы предать ее огню и мечу.
Замолчали визири, коварством евнуха пораженные.
Да спросили:
— Как же дальше нам быть?
— Делать, что замыслили, покуда вера нам есть, — ответил Джафар-Сефи. — Сердце господина непостоянно, как ветер, дующий с гор, оттого поспевать нам надобно.
Ныне скажу я ему, что хранитель ключей и начальник стражи дворцовой в сговоре с Аббас Абу-Али были, допустив встречу Зарины с посланником русским, которая верно была!
А после сам я и, как взойдет шах на ложе любовное, наложница его новая Лейла — будем просить господина нашего о великой милости, что заслужили мы — я верностью своей, а она красотой неземной и любовью. И коли не откажет он нам — то станешь ты, Турмаз, хранителем ключей, ты, Насим, — главным над всей стражей дворцовой, ты, Алишер, — начальником над всеми войсками персиянскими...