Слово и дело. Книга 1. «Царица престрашного зраку»
Шрифт:
Горы скрыли калмыков от русской армии.
– Не пропадут небось, – говорили повсюду.
Армия заспешила на север, снова к морю Гнилому, спеша, пока татары не очухались от поражения. Была еще одна опасность: ведь от ворот Ор-Капу мог выйти, отрезая пути домой, турецкий гарнизон из янычар. Армия шагала торопко. День, два, три…
– Калмыки вернулись? – часто спрашивал Ласси.
– Нет. Как ускакали от нас в погоню за татарами, так и пропали за горами. Уж не переметнулись ли к басурманам?
Ласси на всем пути следования армии рассылал вокруг отряды летучие – партизанские. Они палили улусы татарские,
Солдаты шли на родину веселые.
– Эдак-то ладно! – говорили. – Гляди, мяса сколь бегает. Уж коли маршал и мясо на Русь потащил, знать, и нас вытащит…
Из арьергарда примчался гонец – в смятении:
– Татары прутся на нас… туча пыли несется!
Пушки развернули назад. Скакала яростная конница, гоня перед собой толпу каких-то людей, и, блея жалобно, бежало много-много баранов… Пылища столбом! Канониры выглядывали из-под пушек, фитили едко чадили в их руках.
– Да это же не татары… Калмыки возвернулись!
Голдан-Норма сразу рухнул в ноги Ласси:
– Прости, батька, я глупый…
Извинялся он, что не прошел Крым от моря и до моря. Оказывается, калмыцкая конница – неутомимая! – добежала до самого Бахчисарая. А там они сгоряча дожгли и доломали все, что не успел разрушить Миних в прошлом году. Тысячу знатных мурз татарских пригнали в полон калмыки, а баранов – даже не сосчитать…
Ласси утешал Голдан-Норму:
– Не порицания, а похвалы достойны воины твои…
Победоносная армия вышла к узости Сиваша, стали здесь наводить мост, чтобы уйти из Крыма. Янычары прибежали из Перекопа, из дальней Кафы тоже подходили враги, – казалось, на этом мосту враги и задушат русских… Ласси поднял сухонькую длань.
– Вот теперь, – сказал, – когда мы одною ногой уже в России, можно и не беречь пороха… Пушками их избейте. Жарь!
Под ядерным градом противник отхлынул в степь. Переправа прошла спокойно. Ласси встретился с вице-адмиралом Бредалем:
– Надо бы морем имущество воинское отправить, дабы здесь не сжигать его напрасно. Подыщи офицера дельного, чтобы он и больных забрал до Азова.
– А раненых?
– Раненых армия на себе понесет…
Этот удивительный рейд армии по глубоким тылам противника по сути дела был рейдом партизанским.
Глава девятая
Возглавить экспедицию Бредаль назначил Дефремери:
– Мортирный бот мичмана Рыкунова сохранился от бурь лучше иных кораблей, вот его и возьмешь под команду свою…
Инструкция, перебеленная писарями, была скроена из семи пунктов. Бредаль задержал палец на чтении пункта четвертого:
«Неприятелю, каков бы он силен ни был, отнюдь не отдаваться и в корысть ему ничего не оставлять. Впрочем, имеете поступать по регламентам и по прилежной своей должности, как честному и неусыпному капитану надлежит».
Дефремери расписался внизу приказа и обиделся:
– Не возьму в толк я, отчего служителю военному, присягу давшему, прописные истины письменно указывают?
Бредаль травничек у окошка на свет поглядел. Там, на донышке фляги, еще осталось немного рома, и он наполнил
чарки.– Оттого, – отвечал выпивая, – что на совести твоей грех капитуляции уже имеется. Кто фрегат «Митау» на Балтике сдал? Кто к смерти позорной за это присужден был?
– Я.
– Ты! Пей вот, и ветра тебе попутного…
Дефремери выпил и вытер рот немытой ладонью:
– Ладно! Ежели турка встретим, то эта вот чарка и была моей последней усладой в жизни неспокойной… Я пошел!
Палуба бота мортирного припекала пятки. Смола в пазах между досками, запузырясь, лениво вскипала.
– Что у адмирала-то сказывали? – спросил Рыкунов.
– Да опять старьем попрекали… Не ведаю, как и доказать, что, от Франции рожденный, я России ныне слуга верный.
– Лови ветер! – заметил боцман, и паруса раздулись.
Выбрать якорь – дело пустяшное. Пошли они на Азов…
Плывется им хорошо… Четверо «близнят» да мортирка старенькая глядятся с бота в синь азовскую. Утешно лежать на палубе ночью, под небосводом из черного бархата, который расшит яркими звездами. Дефремери с Рыкуновым больше отдыхали, а корабль вел боцман Руднев… [22]
22
Это предок командира легендарного крейсера «Варяг», капитана I ранга В. Ф. Руднева (1855–1913).
Мичман до войны придворный яхтой «Елизавета» командовал, и Дефремери спрашивал:
– Мишка, а чего ты яхту покинул?
– А ну их к бесу, – отвечал Рыкунов. – Императрицу-то я не катал морем, она воды боится. Зато Бирена с его горбатихой из Питера до Петергофа немало потаскал… Набьются по каютам вельможи, нам и присесть негде. Гальюн по часу занимали, будто протоколы пишут… Службы никакой, только угождай им всем. По мне, так на войне лучше, – здесь при деле я…
Руднев – из туляков, Рыкунов – тверской дворянин, а Дефремери – француз из Гавра, одним ковшом они умывались, из одного котла кашу ели. Хорошо им было вдали от начальства, поступай в море как знаешь – по совести.
– Только в море и живешь по-людски, – говорил Руднев.
Вечерами мортирный бот подходил к берегу, забирался в камыши, спустив паруса. Корабль ночевал в зеленой тишине, отдыхая каждой доской своей от трудного бега по волнам. В обнимку с пушками дремали люди. Переступая через спящих, выходил на палубу жирный черный котище, любитель живой рыбы, по прозванию Султан, он мылся лапой и подолгу глядел в камыши… В морской безлюдной пустыне, как сигналы опасности, вспыхивали яркие зрачки кота, еще недавно жившего в улусе татарском, пока не достался он победителям – как трофей военный.
«Мяу-у», – и, распушив хвост, уходил кот с палубы…
А на рассвете, ломая форштевнем осоку хрусткую, корабль под парусом снова выползал на широкий простор. От камбуза несло уютным дымом – солдаты жарили оладьи из муки кукурузной. Жизнь морская не нравилась им, и матросов они спрашивали:
– Чудно нам! Как же ты, парень, не боишься плавать по морю, на коем столько уже людей погибло?
– А твои родители каково умерли?
– Вестимо, дома – в постели.
– А ты после этого не боишься в постель ложиться?