Слово о словах

Вам, наверное, все это покажется странным: ну, а неужели же люди до того времени не замечали и не понимали такой ясной вещи? Как же они мирились с подобной ахинеей?

Царские правители отлично видели все, что «творил» твердый знак. И тем не менее они всячески заступались за него. Почему? Да, пожалуй, именно потому отчасти, что он делал книгу чем-то более редким, более дорогим, отнимал ее у народа, прочным забором вставал между ними и знанием, черным силуэтом заслонял ясный свет науки. Им того и хотелось.

А Советская власть не могла потерпеть этого даже в течение года. Уже в 1918 году буква-паразит испытала то, что испытали и ее хозяева-паразиты, бездельники и грабители всех мастей: ей была объявлена решительная война. Не думайте, что война эта была простой и легкой. Люди старого мира ухватились за ничего не означающую закорючку «ъ» как за свое знамя [51] .

Правительство приказало уничтожить эту букву везде, где только она стояла понапрасну, оставив ее, однако, в середине слов в качестве «разделителя». Казалось бы, кончено. Но противники уцепились даже за эту оговорку.

51

Может показаться, что я преувеличиваю. Так нет же: вот с каким истерическим визгом, на каких высоких нотах писал еще в 1917 году, ожидая неизбежной реформы правописания, в ретроградном журнале «Аполлон» некто В. Чудовский о букве «ять» (ее ожидала судьба, одинаковая с «твердым знаком»): «Убийство символа, убийство сути! Вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов… Могут законно отнять сословные, вотчинные, образовательные преимущества, – мы подчинимся законной воле страны; но букву „ять“ отнять у нас не могут. И станет она геральдичным знаком на наших рыцарских щитах…» (Журн. «Аполлон». 1917, № 4–5). Эти же неистовые вопли раздавались и по поводу твердого знака – «ера».

В типографских кассах под видом разделителя было оставлено так много металлических литер «ъ», что буржуазные газеты и брошюры упорно выходили с твердыми знаками на конце слов, несмотря на все запреты.

Пришлось пойти на крайние меры. Против буквы вышли на бой люди, действия которых заставляли содрогаться белогвардейские сердца на фронтах, – матросы Балтики. Матросские патрули обходили столичные петроградские печатни и именем революционного закона очищали их от «ера». В таком трудном положении приходилось отбирать уже все литеры начисто; так хирург до последней клетки вырезает злокачественную опухоль. Стало нечем означать и «разделительный ер» в середине слов. Понадобилось спешно придумать ему замену, – вместо него стали ставить в этих местах апостроф или кавычки после предшествующей буквы… Это помогло: теперь на всей территории, находившейся под властью Советов, царство твердого знака окончилось. Апостроф не напечатаешь в конце слова!

Зато повсюду, где еще держалась белая армия, где цеплялись за власть генералы, фабриканты, банкиры и помещики, старый «ер» выступал как их верный союзник. Он наступал с Колчаком, отступал с Юденичем, бежал с Деникиным и, наконец, уже вместе с бароном Врангелем, убыл навсегда в невозвратное прошлое. Так несколько долгих лет буква эта играла роль «разделителя» не только внутри слова, но и на гигантских пространствах нашей страны она «разделяла» жизнь и смерть, свет и тьму, прошедшее и будущее… [52]

52

Можно было бы добавить к этому, что «ер» даже эмигрировал за границу вместе с разбитыми белыми. Так, на Западе кое-где и теперь (правда, все реже и реже) последыши прошлого издают еще книжки и газетки, в которых «царствует» старая орфография: с «твердым знаком», с «и с точкой», с «фитой» и «ижицей». Там до сих пор говорят о «м(„ижица“)ропомазанных» самодержцах, вспоминают «святаго» Георгия и других «заступниковъ».

По окончании гражданской войны все пришло в порядок. Мир наступил и в грамматике. Твердый знак смирился, как некоторые его покровители. Он «поступил на советскую службу», подчинился нам, начал ту тихую работу, которую выполняет и сейчас.

Бурная история самой дорогой буквы мира закончилась. По крайней мере, в нашей стране.

«ЕР» ВНЕ РОССИИ

Но когда наша Советская Армия вступила в 1944 году в освобожденную Болгарию, многие огляделись с удивлением.

Со всех стен, с вывесок, с газетных страниц, с обложек книг бросались в глаза бесчисленные твердые знаки, такое множество твердых знаков, о каком не могли мечтать даже самые свирепые грамматисты России столетие назад.

Даже люди пожилые, которые сами когда-то учились по правилам дореволюционной грамматики, представить себе не могли, как надо читать удивительные слова:

«бръснарница» (парикмахерская)

«бакърджия» (медник)

Заглавия детских книжек в витринах и те поражали своими начертаниями:

«Гълъбъ и пъдпъдъкъ» (голубь и перепел)

«Кълвачъ и жълъдъ» (дятел и желудь)

Там, где он стоял на конце слов, твердый знак казался именно старым нашим знакомцем, буквой-паразитом. Там же, где он появлялся посреди того или иного слова, он, по-видимому, играл тут, в Болгарии, какую-то совершенно иную, незнакомую нам роль. Никак не похоже было, чтобы он мог выступать здесь и как «разделитель»: ведь он тут занимал положение между двумя согласными.

Может быть, человек внимательный, не будучи ни языковедом, ни «болгаристом», мог, понаблюдав за твердым знаком, своим умом дойти до истины? Вряд ли!

Вот болгарское слово «вълна». По-русски оно значит «волна».

Вот слово «вън». В переводе это будет «вон», снаружи. А рядом слово «външность», – означает: «внешность».

Вот еще несколько таких пар:

По-русски:

По-болгарски:

восхвалять

възхвалявамъ

вопрос

въпросъ

долбить

дълбамъ

кормилица

кърмилница

Судя по этому, можно, казалось бы, предполагать, что «ер» просто заменяет у болгар наше «о».

Однако я могу привести другие слова, которые покажут, что это не совсем так:

По-русски:

По-болгарски:

суд

съд

рука

ръка

путник

пътник

трест

тръст

пень

пън

зерно

зърно

торг

търг

рожь

ръж

собор, сбор

събор

холм

хълм

Получается, что один и тот же «ер» порою заменяет наше «у», иногда – наше «е» и часто – наше «о». Вопрос не упростился, а, наоборот, осложнился. Остается обратиться к болгарской грамматике.

Грамматика говорит нам: знак «ер» в болгарском языке очень часто означает вовсе не «о», и не «у», и не «е», как могло нам показаться. Здесь он отнюдь не бездельник, не безработная буква. Он выражает особый звук, похожий и на «о» и на «а» одновременно.

Нечего удивляться существованию столь странного, «среднего между двумя» звука. Мы, русские, и сами постоянно произносим примерно такие же звуки. Было бы, пожалуй, даже естественно, если бы мы в некоторых наших словах стали писать этот болгарский «ер»; тогда наши слова:

голова, колокольчик

стали бы выглядеть так:

гълава, кълъкольчьк

Здесь ведь мы действительно произносим не «о» и не «а», а что-то среднее. Именно поэтому наши школьники часто и ошибаются «на этом самом месте» в подобных русских словах.

Мы тут ставим «о» по особым соображениям: если ударение упадет на этот слог при изменении слова, нам ясно услышится в нем «о»: «голову», «рогом».