Слой 3

– Вот здесь вот и здесь распишитесь, – сказал ему старший таможенник, протягивая ручку колпачком вперед.

– Ничего подписывать не буду, – заявил Кротов. – Где, кстати, понятые, командир?

– Сейчас придут, – без выражения проговорил таможенник. – С этим делом у нас не проблема.

– Закончили? – спросил милицейский майор, заглядывая в комнату.

– Подписывать не хочет.

– У нас захочет, – весело пообещал майор. – Бойцы! Задержанного обыскать и водворить в собачник.

– Прям щас поедем? – не по уставу обратился автоматчик, сползая задом с подоконника. – Друган просил сигарет прикупить в «дьюти фри», можно я сбегаю, тащмайор?

– Ис-пал-нять! – на три счета пропел милицейский начальник. Парнишка у двери уронил на кафель сигарету: «Встать, лицом к стене. Ноги шире... шире, я сказал!» – и больно ткнул Кротова автоматным стволом между ребер.

– О, блин, еще зеленые! – радостно воскликнул пацан, разворачивая кротовский носовой платок. Майор тем временем укладывал деньги в папку, туда же сунул протокол изъятия, присовокупил брючную заначку и скомандовал конвою:

– Выводи!

– Поговорим? – одними губами обозначил просьбу Кротов, двигаясь мимо майора, и тот спокойно произнес:

– Конечно, – и тут же заорал: – А где же наручники, бля?

Ему защелкнули не спереди, а сзади, и это было нехорошим знаком. Кротов чувствовал с нарастающей тревогой, что ему никак не удается овладеть ситуацией, и решил вести себя по правилам в ожидании удобного случая, а такой настанет непременно, или это не родной любимый край.

Пришлось сидеть довольно долго в одиночестве тесного отсека задней части милицейского «уазика» – это и был пресловутый «собачник»; потом пришли майор с полковником и автоматчики с угластым фирменным пакетом (уговорил-таки начальство паренье подоконника), машина взревела и поехала, трясясь, и в заднее окошко сквозь вертикальную решетку Кротов видел, как взлетают и садятся самолеты.

Ехали долго, сначала по шоссе, затем по нестоличным улицам окраин, из кабины сквозь фырканье мотора прорывался гул чужих беспечных разговоров. Остановились у старого здания с казенной вывеской; его извлекли из «собачника» и повели внутрь подслеповатым узким коридором, где встречные менты – кто в штатском, кто в мундирах – смотрели на него с привычным службе равнодушием.

Кротов полагал, что немедля приступят к допросу, но его запихнули в пустую камеру в подвале с двумя пристегнутыми к стенам откидными нарами. Сразу вспомнилась армейская гауптвахта, маета унылого безделья, он сам просился на работы, только не чистить гальюн, тут он уперся и выстоял, хотя озверевший начкар и приказал в наказание упрямства вылить ему на пол камеры четыре ведра ледяной воды – дело было перед самым Новым годом, и Кротов до утра собирал воду с пола собственными портянками и отжимал ее в ведро и выносил в гальюн под реплики сонных и злых караульных, и долго мучился йогом застуженными намертво ногами, но был он молодой и нахально здоровый, гауптвахта закончилась, а по весне маячил дембельский приказ, впереди была целая жизнь, а вот сегодня все перевернулось, и лишь одно внушало слабую надежду: что не били совсем и оставили табак и зажигалку. Он присел на корточки в углу, но от стены тянуло сыростью, и ноги сразу затекли, он не умел еще сидеть по-зэковски и стал ходить по камере, потом измерил всю ее ступнями – тринадцать на двадцать четыре, придумал единицу площади (квадратный лапоть) и стал бормотать из «Битлов» знакомые строчки про «ю нэвэ гив ми ё мани, ю онли гив ми ё фани пейперс», выкурил до фильтра сигарету и внимательно пересчитал оставшиеся, снял боссовский пиджак и свернул, и уселся, сцепив ладони за коленями, чтоб не касаться спиной бетона, но вскоре заболела поясница; спортсмен раздолбанный, недолго ты протянешь.

Так он сидел, потом ходил, потом снова сидел бесконечное время – часы у него отобрали на шмоне, и, наконец, в коридоре раздались шаги не в лад, отворилась тяжелая дверь, вошел майор и посмотрел на него требовательно, сверху вниз. Кротов поднялся с кряхтеньем, надел пиджак и подтянул узел галстука.

– Поговорим, майор? – сказал он первым, завладевая инициативой. – Распорядись, будь другом, пусть нары отстегнут. Не по-людски...

Еще просьбы имеются? – спросил майор, дождавшись, когда охранник закроет дверь снаружи.

– Я хочу выйти отсюда.

– Поздно, парень, – сказал майор. Он порылся в карманах, достал связку ключей, не сразу подобрал «родной», открыл и выдвинул из петли амбарного типа замок. – Садись.

Они уселись рядом, глядя на стену перед собой.

– Баксы палёные?

– Нет, – сказал Кротов.

– Что за деньги вообще?

– Какая разница? Сказал же: деньги чистые.

– Твои или чужие?

– Общие, – сказал Кротов. – Половина моя. Я на нее не претендую. А вторую половину вы отдайте.

Майор выпятил губы и помотал головой.

– Не получится, парень. «Полкан» в тебя вцепился.

– Что значит: вцепился? На полный стольник, что ли?

– Дела похуже. Он на тебе борьбу с коррупцией сыграет. Уже доложил в управление, завтра приедут смотреть.

– Кого?

– Тебя смотреть, кого еще! И в город твой он уже позвонил, этому, как его... Саничу?

– Савичу. И что?

– Так ты, парень, чуть ли не в розыске, вот что...

– А мэру звонили?..

– А мэр тут при чем? Ты же не депутат Госдумы, на тебя спецсанкция не требуется.

– Вот подонки, – сказал Кротов. – Я не о вас, майор.

– Я понял. Крепко влип дома?

– Да так, фигня, интриги, – выговорил Кротов. – Клепают взятку идиотскую...

– Вот именно, – кивнул майор. – Какой-то черный, забыл фамилию... В общем, сбросили ориентировку по факсу, до утра «полкан» тебя расколет на сознанку.

– Не расколет, – сказал Кротов.

– Расколет, – вздохнул майор. – Сделают тебе слоника или рыбку...

– Какого слоника?

– Увидишь, – пообещал майор почти с сочувствием.

– Завтра вечером к вам там кто-то прилетает.

– Ну?

– Баранки гну. Майор соскочил на цементный пол, оправил под ремней рубашку. – Короче, могу сделать один звонок. Если выкатишься – полтинник.

– Годится, – сказал Кротов. – Записывай.

– Я запомню, – сказал майор, – я тренированный.

Кротов стал наговаривать номер лузги некого телефона, но майор остановил его движением ладони.

– Межгород не пройдет. Эти звонки фиксируются. Давай любой московский.

– Слышь, майор, я так не вспомню. В записухе...

– Бесполезно. Все вещдоки в сейфе у «полкана». Давай вспоминай, и по-быстрому. Я тут вообще не должен находиться.

– Вот хреновина, – вымолвил Кротов и закрыл глаза от напряжения и расстройства. Мысленно листая свою записную книжку – старую, в потертой кожаной обложке, с золотыми уголками по краям, – он представил себе страничку на букву «ю», где были всего несколько фамилий: два Юдина, Юхновский и кто-то еще, и номер без обозначения, записанный пониже черными чернилами, первая цифра повыше других, как заглавная, и еще в этом номере был какой-то внутренний ритм, такт мелодии на три четверти, как в вальсе – тра-та-та, та-та-та, тра-тата, та – двести пятнадцать ноль три сорок семь.

– Молодец, – сказал майор, глядя на часы. – Это рабочий телефон?

– Да.

– Еще успею. – Майор подошел к железной двери и дважды пнул ее ботинком. – Приготовься, скоро вызовут.

– Спасибо, друг, – сказал Кротов.

– Какой я тебе друг, – презрительно бросил майор.

– Я «полкана» ненавижу, да и на пенсию пора, загребала уже эта деятельность...

– На полтинник в Москве долго не протянешь.

– Кому как, – усмехнулся майор. – Пятьсот зеленых в месяц – и мне выше крыши, я ж по заграницам не летаю. – Он снова стукнул в дверь, на этот раз кулаком.