Случай на станции Кречетовка

Он знал, что разбитая под Танненбергом вторая армия Самсонова комплектовалась, в том числе, и из частей Виленского военного округа. «Господи, даже страшно представить себя русским поручиком, вообразить себя, командиром роты в остервенелой штыковой атаке на германские позиции, — и Роман Денисович с облегчением вздохнул. — Слава Богу, что миновала сия чаша…»

И тут еще одна каверзная догадка взбрела в голову: «А если бы поручик Арнольд очутился в числе иркутян или красноярцев, порубленных пулеметными очередями броневика «Изота-Фраскини» двадцать шестого августа…» — и, кашлянув, инженер отогнал прочь дурные мысли и крайне вредные теперь воспоминания.

Да и засиживаться возле Кречетовки было чрезвычайно опасно, следовало как можно скорей унести ноги из пределов станции. Роман Денисович тяжело поднялся и, прислушиваясь к каждому шороху, побрел по еле видной дорожке вдоль игривого ручейка, нашедшего себе путь среди зарослей осоки. Всхолмленные склоны лога не давали видеть, что происходит там наверху, по сути, беглец становился легкой добычей для оперативников НКВД или железнодорожной охраны. Потому Ширяеву пришлось прибавить шаг и выбраться на противоположную погосту сторону балки. На удачу там протоптаны тропы с коровьими лепехами, видимо здесь не раз прогоняли колхозные или поселковые стада.

Вскоре пойменная осока, буйно разрастаясь, превратилась уже в болотную кугу, посреди нее стали встречаться топкие лужицы, покрытые зеленой ряской. Дальше больше клочки водицы соединились в заболоченную мутную протоку и, наконец, засинев гладью воды, образовали узкий усынок. Который, ширясь к югу, вливался в просторный Кречетовский пруд под странным названием Ясон.

Продолжая идти дальше, Роман Денисович стал чувствовать себя гораздо увереннее: и потому, что обзор стал панорамным, да и водная гладь стала непреодолимым препятствием для возможной погони. Однако рисоваться одинокому путнику на пустынном берегу пруда в столь раннее время рискованно. Первый попавший заприметил бы беглеца и навел бы на след преследователей.

Но вот Роман Денисович дошел до уходящей к востоку узкой посадки молоденьких дубков, призванных противостоять эрозии почвы в полях. Утомленный путник невольно искал передышки для усталых ног… Вот в этой лесозащитной полосе он и укроется, и отдохнет, собирая силы для последующего стремительного рывка. Здесь инженера, уж факт, никто не найдет… Да и станут ли здесь искать, вот в чем вопрос…

Роман Денисович присел на пухлый травянистый ковер и прислонился к тоненькому стволу корявого дубка. Смежив веки, мужчина расслабился и сладко зевнул. Отчаянно захотелось спать, ну, хотя бы вздремнуть на полчасика… Но инстинкт самосохранения не позволил, опыт подсказывал, — для отдыха время еще не настало. Чего уж там говорить, ушел только на пару километров из поселка, да и кто сказал, что гэбэшники успокоятся и не вздумают прочесывать местность за прудом. Определенно, лесопосадка первым делом вызовет у оперов подозрение, и уж тогда на ровном как скатерть поле беглецу никуда не уйти…

Опять нахлынули предательские мысли:

Зачем человеку, дожившему до пятидесяти четырех лет, испытывать подобные тяготы, обременять жизнь лишениями и невообразимой для смертного существа нервной нагрузкой. Почему Альберт как проклятый несет это тернистое бремя, какую такую дьявольскую расписку дал офицер полковнику Николаи в восемнадцатом году… Что за адова печать такая, сковавшая по рукам и ногам, — заставляет быть вечным заклятья… И вспомнилась тогда арабская сказка о лампе Аладдина из сборника «Тысяча и одна ночь». «Да, так видимо, так… Я, как и джин — раб лампы, пленник проклятой лампы, невольник магических сил, приковавших свободного человека к тягостным обязанностям…» Роман Денисович знал — эту связь не порушить… Не скинешь оковы, как изношенную одежду, не смоешь с кожи, как липкий, чесоточный грим. Да и разве убежишь от самого себя… Бесполезные то потуги…

Ширяев встал и затопал по еле пробитой тропинке в тени густых ветвей молодых дубков. «А что еще остается делать… Бежать, бежать, как загнанному зверю… Спасать шкуру, драгоценную жизнь, собственное я от нависшего поругания…» — Агент шел, стиснув зубы, верил и не верил в счастливый исход. — «Но пока ноги топают, придется идти… Идти пока «не выпали зубы», то есть не кончились патроны… Буду отстреливаться до самого последнего из них. А что еще прикажите… ну, не задрать же лапки вверх и повалиться врагу в ножки…»

Шагать стало гораздо ловчей, это начался уклон в сторону поймы, протекающей внизу речушки Паршивки, путляющей средь раздольных пажитей. Через полчаса ходу лесопосадка истощилась, пошли редкие кустики недавно высаженных молоденьких дубков. Но и саженцы вскоре закончились. Да, и вместо злакового поля по бокам, началось луговое разнотравье. Солнце уже вовсю слепило глаза, но беглец рассмотрел внизу стадо коров, гуртующих на водопое у раздольного брода. Пришлось резво податься влево, — не пить же воду, замутненную животинами, да и пастухи приметят, сочтут странным появление незнакомца в ранний час. Хотя уже маленькая стрелка на циферблате приблизилась к шести…

Если податься дальше в том направлении, то попадешь на торную дорогу к промежуточной станции Слоново. Но, по понятной причине этот путь представлялся неприемлемым. Но не зря инженер раскопал в деповских анналах армейскую карту стометровку (еще времен царя Гороха), не зря объездил близлежащую округу на велосипеде, — потому и решил выбрать обходной маршрут. Придется «взять ноги в руки» и пробираться вдоль старого тракта из города к Старо-Юрьеву, а далее проселком до Всеславино, потом полями в другой области — к станции Неваной. Старо-Юрьево лежит километрах в сорока отсюда, пожалуй, до ночи дойдет… А там, и до Неваной еще сорок верст. На машины-попутки рассчитывать не приходится, — остается пехом… Впрочем, чем черт не шутит, может, кто и подвезет за денежку, подвернется колхозная подвода… На такой маршрут уйдет не менее двух суток. Определенно, такая овчинка стоит выделки, — по околоткам области агента искать не станут.

По идее, — набрав чистой воды, правильно бы пойти в правую сторону вдоль берега речушки, чтобы по короткому пути выйти на Старо-Юрьевский тракт. Там на взгорке лежит деревенька Терновка, дворов семь-восемь. Где уж легко нарваться на людей и даже на человека, знавшего Ширяева лично. Роман Денисович частенько прогуливался до Терновки, по обыкновению передыхал в первом попавшем домишке, испросив у хозяйки холодной водицы, а случалось, вступал в разговор с местными мужиками. Так что путь в Терновку заказан.

Вот и пришлось Ширяеву перейти Паршивку вброд, брюки пришлось снять, однако трусов не замочил — мелководная речушка. Взобрался на приречный бугор, поросший поверху дубняком, и двинулся вдоль него по грунтовке на село Зосимово, где и проходила, берущая начало в городе, выложенная булыжником дорога. Присел в кустах у проселка, просматривая голую местность. Слева извилистым рукавом подходил к земляной плотине колхозный пруд. Справа корячился обрывистый овраг, по дну которого змейкой увивался ручей, вытекающий из водоотводной трубы запруды.

Роман Денисович решил набраться силенок перед очередным марш-броском. Инженер намеривался: незамеченным проскользнуть по плотине, выйти по краю дубовой рощи на городской тракт, и рвануть километров семь до села Пригожего, сделав привал на подходе к нему в дубовой рощице. На худой конец, если заметит военную машину, придется спрятаться в развесистом овраге по левую сторону дороги.

Поджав к подбородку колени, в скрюченном состоянии эмбриона, Ширяев представился себе заплутавшим мальчишкой, — беззащитным, лишенным родительской поддержки и опеки.