Случай на станции Кречетовка
Шрифт:
Друзья поняли аргументы друг друга. Валерий Павлович уверил Сергея, что и сам не намерен коренным образом менять собственную судьбу, да и масштабы уж слишком невероятны, а он только комбриг. Вроде бы на том и решили… Жизнь, как бы, стала на место. И вдруг, Валерия Павловича не стало…
Потом товарищ Берия покончил с ежовщиной, суровые плакаты с «ежовыми рукавицами» убрали навсегда, но старых друзей уже не вернуть, не говоря уже о неискоренимой горечи в душе и памяти о мерзком животном страхе. Ледяные струйки ужаса, растекались по телу, превращали животворную кровь и плоть в стылую, онемевшую мертвечину. Чтобы там не говорилось в пьяной браваде, ради собственного утешения или оправдания, — тем, кто испытал тот панический страх, нипочем не забыть ту жуть. Испуг этот въелся в них на уровне подсознания,
Впрочем, тогда в тридцать восьмом и закончился карьерный рост Воронова. Сергея, держали за стадную скотину, ничего не объяснив, перевели с сильным понижением в Транспортное управление НКВД, и остался он вечным капитаном.
Имелся еще один незабываемый урок в его щедрой на памятные случаи жизни. По специфике службы Сергею приходилось встречаться с неповторимыми судьбами людьми. Врезался в память разговор с исхудалым иеромонахом, вернувшимся из пересылки обратно в Москву на доследование. Беседа, если в условиях тюрьмы считать таковой, самопроизвольно свелась к теме веры и безверия.
Сергей не считал себя воцерковленным человеком, в полном смысле этого слова. Разумеется, с такой профессией не станешь открыто посещать православный храм и прилюдно молиться. Получалось, как и большинство советских людей, он, природный русак предал Господа. Воинственный антиклерикализм считался тогда нормой жизни, а член партии обязан быть стойким атеистом. Рабская покорность этим условиям вошла в привычку, чекист до автоматизма выполнял заведенные правила, признавшие религиозность зловредным предрассудком. Нет, он не смеялся над анекдотами о попах-живоглотах, потому, что в памяти остались всехсвятские добродушные батюшки. И уж никак не радовался сносу церквей, ибо жалел красоту, поруганную нечестивцами. Воронов, если честно, презирал чтиво жидов-христопродавцев типа Емельяна Ярославского и Лео Таксиля, тиражируемое «Безбожником» и «Атеистом», ибо в детские годы прочитал Библию от корки до корки. Но приходилось подличать, кривить душой, по-всячески изворачиваться, чтобы не сочли не только верующим, но даже сочувствующим церкви.
Воспитанный религиозной матерью, имея пятерки по Закону Божию, ребенком, испытав благодать церковного причастия, Сергей ни за что не превратился бы в закоренелого атеиста, хотя читал, делал конспекты — изучал труды классиков марксизма-ленинизма. Но ничего путного из них не вынес. Наукообразное словоблудие… Скажи он так вслух, поплатился бы головой, да и не встречал еще человека, ставшего духовно обновленным, начитавшись «Анти-Дюринг» или «Материализм и эмпириокритицизм». Наоборот, Сергей счел бы такого субъекта идиотом или извращенцем. Будучи же кадровым чекистом, крепко бы заподозрил в явном лицемерии — нераскрытого контрика. Правда, ему встречались на обязательных просвет-лекториях испитые партейные дамочки, пускавшие слюну, превознося творения классиков, но таковых даже за женщин не считал.
Короче, марксизм для него оставался голой безжизненной схемой. Объяснять те разительные преобразования, изменившие страну, благотворному влиянию столь абстрактной науки считал лажью, искусственно притянутой за уши. И еще один идеологический казус… Сергей не соотносил Сталина с марксизмом, даже с Лениным, Воронов считал вождя самодостаточной фигурой, сродни Петру Первому. Сталин — великий преобразователь страны и выразитель воли народов России. Генсек сам гениально выбрал путь развития общества и твердой рукой ведет государство к процветанию. Для Сергея Сталин вождь во всех смыслах!
Но причем тут вера и религия?.. Да, не скажите… Христианство было и оставалось остовом склада ума Воронова, и главное — покоряло своей моральной силой. Впрочем, человек мало задумывался о философских вопросах веры, религиозности, как для большинства людей, природное православное естество само собой разумелось. Сергея ходил по земле, жил, дышал, — а над ним, в окружающем мире было всеобъемлющее нечто, имя которому — Бог…
Иноку Варфоломею (уже не забыть благородный лик старца) странно легко удалось убедить Сергея, что вера сама по себе постоянно присутствует в нашей жизни, и не обязательно в религиозном аспекте. Человек знает, что ложась спать, непременно проснется утром, садясь в поезд — верит, что доедет куда надо, уверенно вершит массу неотложных и пустопорожних дел. А если вдуматься, то положительный итог которых
часто спорен, а иногда и не достижим. И дальше, следуя путем простенькой логической цепочки, можно легко объяснить, что вера в божественное, отнюдь не сродни детским представлениям о бытийности сказочных персонажей, того же Деда Мороза или Бабы Яги. Да и сравнивать с античным и языческим пантеоном богов здесь не получится. Вера в Бога-Творца основана на присущей личности внутренней, подсознательной философии, что отвергает любое безвластие и всякое безначалие. Всему есть начало и причина. Всему есть смысл, а значит и воля Создателя.Но главное для жизни, что уяснил Сергей из откровений иеромонаха и постоянно убеждал себя в том, — что истинный христианин ничего не должен бояться. Православному страшен только гнев Божий, не греши и не прогневишь Господа. Будь в согласии с Христом. А остальное — в воле Божией, предрешено Богом, и вменено делать человеку как раз для его же пользы, но не во вред. Это аксиома. Даже страдания, христианин переносит с упованием на божественное предопределение и торжество конечной справедливости. Поэтому — ничего нельзя бояться. «Вручите себя в руце Божии…», и что будет, пусть так и будет…
Сергей понимал это разумом, и в Бога верил. В минуты слабости, заставлял себя верить… но все равно, делалось временами так тоскливо и горько, что и жить не хотелось. Конечно, для православного помыслить так — уже смертный грех. Вот с тем и жил капитан госбезопасности Сергей Воронов, с постоянно саднящей в душе занозой, что в конечном итоге — не миновать дурной исход. И ничего больше не оставалось, как укрощать житейскую юдоль логикой отца Варфоломея.
Начальнику городского отела внутренних дел старшему лейтенанту госбезопасности Селезню Петру Сергеевичу в конце мая стукнуло сорок пять лет. Несмотря на дурацкую «утиную» фамилию, чекист намеренно писал себя в служебных анкетах — русским, и будь его воля, давно сменил бы именование на Селезнёва. Да вот закавыка, чай не деятель культуры, не писатель или поэт, а в строгом ведомстве наводить тень на плетень не полагалось. По замашкам и говору Петр природный русак и даже намеренно преувеличивал собственную исконную русскость. Чтобы окоротить неуместные шутки над якобы украинским происхождением, мужчина то ли вычитал, то ли сам придумал, якобы в древнем Пскове, род Селезней издавна входил в податные списки. Начальству поддакивали, но за глаза язвительно звали «хохлом».
Петра Сергеевича нельзя было назвать малообразованным человеком, все-таки имел пять классов реального училища. Большинство коллег, даже далеко ушедшие вперед по карьерной лестнице, и того не имели. Вот это обстоятельство и отравляло Петру Сергеевичу жизнь, поскольку тот считал себя гораздо умнее других, а командование вовсе не оценило. Селезень уже свыше десяти лет, безвылазно, сидел на городском отделе. Оттого и начал заплывать жиром, потерял былую атлетическую стать, а ведь в молодости посещал борцовские секции, имел звание чемпиона Ртищево (там начинал службу в органах). Впрочем, жену и двух дочек начальника городского НКВД все устраивало, родные ощущали себя знатью областного масштаба, и душевные терзания мужа и отца их мало беспокоили.
Человеку внутренне смелому и энергичному (запросто участвовал в оперативных рейдах и операциях со стрельбой и погонями), Селезню из-за подспудного страха потерять, что имеешь, часто случалось «шестерить» в отношении с руководством. Потому, предупрежденный звонком из области, что к нему в город направляется сотрудник из самого Наркомата, старший лейтенант тут же принял служебную стойку. Помчался встречать Воронова на аэродром тяжелой авиации — аж за час до подлета самолета. Самолично в отделе каждого проверил, проинструктировал, строго-настрого велел держать язык за зубами, коль спросят о недостатках.
Предвосхищая естественный вопрос Воронова, о руководящих работниках, осведомленных о прибытии москвича в город, Селезень сразу же сообщил, что партийные и советские органы намеренно не поставлены в известность.
— Сами, товарищ капитан, решите, нужно ли это для дела…
— Правильно поступил, Петр Сергеевич. И тогда и ответь, как на духу — нет ли у органов с местной властью нерешенных проблем, или проще скажу, недоговоренностей, нестыковок?
— Товарищ капитан, какие у городского аппарата проблемы с госбезопасностью, чиновники навек получили прививку, когда тех раком ставили. Власть… Мы здесь власть, товарищ капитан… или не прав?