Случай в маскараде
Шрифт:
Папа смеется.
Но Андрюше не смешно, он морщится и начинает всхлипывать.
– Что случилось? Ты что? – Папа останавливается и даже трясет от удивления Андрюшу за руку.
– Меня тоже обзывают в саду. Пап! Но не попа, а… у нас неправильная фамилия.
– Это еще почему?
– Мальчишки говорят: «Листик – глистик!» А я… – Слезы вдруг брызжут у Андрюши из глаз. – Я… – он вспоминает что-то очень печальное и замолкает.
– Ты должен дать им хорошенечко в нос. Тем, кто так говорит! Обязательно, слышишь? – Папа садится перед Андрюшей на корточки, достает большой клетчатый носовой платок. Велит ему сморкаться. Вытирает Андрюше слезы, что-то ласково объясняет ему, но Андрюша не слышит.
– Твои мальчишки – просто дурачки, – доносится наконец до Андрюши. –
Андрюша застывает. Слезы мгновенно высыхают. Он высовывает кончик языка, скашивает на него глаза и тут же прячет язык обратно.
– Обещаю!
– Фамилия у нас замечательная. Но на самом деле никакие мы с тобой не Листьевы. Понимаешь? Я – Петр Лист. И ты тоже – Андрей Лист. И дед твой – Генрих Лист. И прадед. Композитор такой был, кстати, знаменитый. Но не только. Мы все по мужской линии – немцы! Все твои дедушки, и прадедушки, и прапра- тоже были немцами. А мой двоюродный прадед был знаешь кто?
Папа произносит это так громко, что длинный дядька с мохнатой рыжей собачкой, бегущей мимо по снежной улице, останавливается, а собака рычит.
– Пойдем, – папа тянет Андрюшу вперед. Санки послушно едут сзади, но теперь за веревочку их тянет папа. – Так вот. Моего двоюродного прадеда, а твоего прапрадеда, звали Густав Иванович Лист! Великий был человек. Инженер, машиностроитель. Купец. Родом он был из Германии, потом как-то оказался в России. Густав Лист изобрел пожарный насос, так что пожары наконец научились тушить. Так им и скажи, твоим мальчишкам, – но тут папа прервался. – Нет, лучше ничего не говори. Не нужно это… Неважно. Это потом бабушка записала отца Листьевым, потому что к немцам тогда плохо относились.
– Почему?
– Долгая история. Война! Сначала одна, потом другая. В общем, на четвертинку ты немец, гордись!
Андрюша шмыгает носом и смотрит на круглую арку, раз она перед ними, значит, они пришли.
В саду Бум-бум Андрюша катается с горки: сначала на санках, потом бросает санки и просто съезжает на «пятой точке» (так говорит папа), на отличной картонке, которую папа ему раздобыл здесь же, возле помойки.
Внезапно словно выключают свет, и из потемневшего неба валит густой снег. Андрюша смотрит наверх – небо большое, как ночь; ловит ртом снежинки, а папа не ругается, разрешает глотать крошечные ледяные шарики и куда-то ведет его. Они снова идут по улице и вскоре заходят в теплое душное место. Папа трет клетчатым платком очки, сажает Андрюшу за высокий деревянный стол и подкладывает ему под попу матрасик с санок, чтобы было повыше. Санки стоят рядом, прямо возле их столика, потихоньку с них натекает лужа. А на стол приземляется вдруг тарелка с дымящимися пельменями, душистыми и горячими! Рядом стоит тетя в белом фартуке, это она ее принесла? Тетя улыбается папе и Андрюше: «Приятного аппетита!» и добавляет, обращаясь только к Андрюше: «Кушай как следует!»
Они едят долго-долго, Андрюша больше уже не может, папа забирает тарелку и жует его пельмени, а Андрюша кладет голову на стол и спит. Во сне бабушка в белом фартуке угощает их с папой бубликом с маком.
Папа тормошит его, говорит что-то ласковое, одевает. Они выбираются на улицу.
Уже темно, стоят голубоватые зимние сумерки. Сугробы отбрасывают сиреневые тени; Андрюша садится на санки, папа везет его домой. Небо густо-синее, а высоко-высоко, в далекой башенке горит желтое окошко. Андрюша хочет спросить папу, кто там живет в этой башне? Волшебник Яков Брюс? Черный котик? Но глаза у него снова слипаются, оранжевые тени скользят и тают под веками.
Он просыпается уже дома, мама с папой осторожно снимают с него одежду.
– Мамочка… – Андрюша очень соскучился и обнимает маму крепко-крепко. – А кто там живет в башенке?
– Башенке? – мама смотрит удивленно. – Что-то тебе приснилось?
И вдруг говорит хитро-хитро: загляни-ка в комнату, ничего там не изменилось?
Андрюша замирает. Потом бежит в комнату. Возле шкафа в углу стоит большая высокая елка. На ветках светятся стеклянные шары, дождик
сверкает, и золотой наконечник сияет наверху. В комнате пахнет зимним лесом и хвоей. Пластмассовый Дед Мороз с густой бородой, в синей шубе стоит под ветвями и весело смотрит на Андрюшу.Барсик мурлычет, трется папе о ноги, папа чешет ему шейку и неожиданно звонко произносит: «Ну, до следующего раза, сынок! Нарисуй мне фломастерами, как ты сегодня катался с горки, договорились?»
Андрюша давно уже не спрашивает, когда папа вернется. Он большой мальчик и все понимает. У папы «другая семья», но что это значит, ему не говорят.
Когда папа уходит, Андрюша рисует темное небо и остроконечную башенку, в которой горит свет.
Прошло много лет. Андрюша с мамой переехали из Немецкой слободы на проспект Вернадского. В старших классах Андрюша увлекся историей, окончил Московский университет, а затем несколько лет проучился в Германии, в волшебном городе с остроконечными башенками. В своей диссертации он подробно проанализировал влияние «ученых немцев» на систему российского образования в XVIII веке, а защитившись, вернулся в Москву. Влиять на российское образование, как шутил Андрей Петрович. На самом деле в Москве его давно уже поджидала невеста Маша, однокурсница, на которой он вскоре и женился.
Папа с «другой семьей», женой и дочкой, в начале 1990-х переселился в Кёльн. Узнав, что сын не будет учиться в том самом институте рядом с садом Бум-бум, а пойдет в историки, он огорчился, но вскоре убедил его обязательно поступить в немецкую аспирантуру и утешился. В Германии они несколько раз встречались и каждый раз говорили по много часов – теперь Андрей рассказывал папе массу интересного. Весть о смерти отца застала его уже в Москве: рак печени, диагностированный слишком поздно.
Вскоре после свадьбы, в декабре 201… года, Андрею позвонил его давний университетский приятель – и позвал работать в новый модный университет. Андрей согласился познакомиться с деканом и, может быть, на что-то решиться. От жизни в исследовательском институте, где он работал последние годы, он начал уставать, ему давно хотелось заняться преподаванием. Только вот решаться требовалось поскорее, лекции нужно было читать уже в январе.
Андрей смотрел сквозь морозные узоры окна троллейбуса на праздничную Москву. В свете фонарей порхал снежок, витрины магазинов вспыхивали разноцветными огоньками и елочками. Места оказались знакомые, и Андрей улыбался. Он не был здесь почти тридцать лет. Вот и улица, по которой отец возил его на санках гулять. Впереди показалась большая высокая церковь, отец рассказывал ему про нее, но тогда она стояла неотреставрированная, понурая. Сейчас ее покрасили в нежно-розовый цвет, а купола позолотили.
И тут Андрей увидел башенку. Он мгновенно узнал ее. Это была верхняя часть церкви. На круглом золотом куполе стоял узкий розовый барабан с главкой и крестом наверху. Это и была башенка. В ней, как и тогда, горел теплый свет. Но кто там сейчас? Писатель? Сочиняет сказку про Немецкую слободу? Просто церковный сторож?
Когда Андрей вышел из троллейбуса и перешел улицу, он понял, что и мимо этого здания не раз проходил с папой.
Из стеклянных дверей вышел пожилой человек в очках, с аккуратно подстриженными седыми усами, чем-то напоминавший отца. Андрей шагнул внутрь, показал охраннику паспорт и внезапно увидел огромные синие буквы над головой: название того самого химического института, в котором когда-то учился его отец. Их просто не успели снять. Это было то самое место.
Всё, как ты и хотел, папа.
День рождения
Из-за очередного карантина уроки в школе закончились на неделю раньше. Стасик оглянуться не успел, как оказался у бабушки, на даче. За тридевять земель от Москвы. Честно говоря, было обидно. Родители словно бы торопились его сюда отправить.
– Лес, речка, купаться будешь, за грибами с бабушкой ходить, – наглаживая футболки, быстро говорила мама. – А тут что? Мы с папой через два дня на гастроли, ребята все равно разъедутся…