Случайно

— Присядь-ка, — сказал мужчина, похлопав по стене своего пустого заведения. — Ты голодный? Нет. Вот жалость: у нас полно еды. Целые горы. А есть некому. Знаешь, что написали на стене мужского туалета? Ублюдок, жид мусульманский. Смотри: я не ублюдок. Не еврей. И не мусульманин. Такова жизнь. Так всегда, черт возьми. Вот твоя знакомая. Та девушка. Куда пропала, а? Не знаешь, да? Правда не знаешь? Жаль. Очень жаль.

Мужчина покачал головой.

— Она — просто жемчужина, да, — сказал он. — Истинная леди. То, что надо.

31 декабря 2003 года. Скоро наступит вечер. Надо идти домой. Он смотрит на часы. Остановились. Стрелки показывают без десяти двенадцать — то ли полночь, то ли полдень. Что за фигня. Сейчас всего около четырех. Вот и магазины закрываются. Все эскалаторы всех торговых центров по всей стране останавливаются как по волшебству. Для эскалаторов наступают каникулы. Люди, которые по ним спускаются, либо уже пьяны, либо на верном пути к этому состоянию, т. е. направляются в центр Лондона, словно под действием неведомого магнита.

Значит, ему придется идти наперекор толпе.

На закате летнего дня у пустого ресторана мужчина подтолкнул Майкла в бок.

— Ты точно не голодный?

Магнус помотал головой. Тогда мужчина улыбнулся.

— То, что надо, а?

Магнус медленно поднимается по лестнице, одна ступень, потом другая, потом следующая. Вот он стоит на площадке перед дверью Астрид. Набирает в грудь воздуха. Стучит.

— Отвали, — говорит Астрид.

— Это я, — говорит Магнус.

— Ясное дело, говорит Астрид.

Она чуть-чуть приоткрывает дверь, чтобы посмотреть. Магнусу виден лишь один глаз сестры.

— Ну? — говорит она.

Он садится на пол прямо перед дверью на ковролин, что постелен в коридоре. Ковролин новехонький, так что у стыка с плинтусом все еще топорщатся нитки.

Я сегодня посмотрел совершенно отстойный фильм, — говорит Магнус.

— И? — говорит Астрид.

Сейчас она снова захлопнет дверь.

— Подожди, — говорит Магнус.

Астрид ждет. Но продолжает стоять, как всегда начеку, наблюдая за ним в щелочку приоткрытой двери. Но в любую секунду может ее захлопнуть.

— Здорово было, правда? — говорит Магнус.

— Ты же сказал, что фильм отстойный, — сказала Астрид.

— Нет, я про то, как мы жили в деревне этим летом, — сказал Магнус.

Астрид так и вылупилась на него. И открыла дверь пошире.

— А еще, по-моему, здорово было, — продолжал он, — когда мы вернулись обратно, а дома не осталось ничего старого.

Астрид тоже садится на пороге. И начинает теребить нитки ковролина.

— Это было гениально, — говорит она. — Просто супер.

— Мне лично больше всего понравилось, когда было совершенно пусто, — сказал Магнус. — Можно было идти из комнаты в комнату, словно по пустыне.

— А еще все звуки — когда ходишь или говоришь — были абсолютно незнакомыми. Даже шум дыхания, — сказала Астрид.

— Ага, точно, — сказал Магнус.

— А когда мы разговаривали, то вокруг получалось эхо, как будто мы находимся в настоящем старинном замке, — сказала Астрид. — Или как будто мы находимся на сцене, потому что исчезли все ковры, раньше они были повсюду и вдруг — исчезли. И мы все как будто выходили на дощатую сцену — даже когда просто шли через комнату.

— Ага, — отозвался Майкл.

— Но ничего подобного, — сказала Астрид. — Мы были не на сцене, а в доме, своем собственном доме.

Магнус кивает.

— Кэтрин Массон, — говорит он.

— Что? — спрашивает Астрид.

— Это ее имя, — говорит Магнус.

— Чье? — спрашивает Астрид.

Магнус произносит ееимя еще раз:

— Кэтрин Массон.

И он через распахнутую дверь рассказывает Астрид все, по крайней мере все, что он про это знает или в силах рассказать, о начале начала

…все эти матросские шутки на его счет, он и сам-то без конца, против воли придумывал их пачками, чего уж говорить о «доброжелателях», как говорится, рады стараться — все хихикают про м – оральнуюгибкость, семян ары для избранных, глубокое проникновениев предмет, он стал излюбленным предметом шуточек членовстудкомитета, да и не только их, но — он ничуть не сомневался — и злорадствующих коллег в профессорской, если, конечно, он не страдал манией величия и одновременно преследования, воображая своих коллег, отпускающих тонкие шпильки в его адрес, а также змеиный шепоток, ползущий по факультету, шелестящий в воздухе за запертой на ключ дверью его кабинета (если, конечно, это все же его кабинет, а не его преемника, он-то уже снес свои книги и папки с документами в помещение в цокольном этаже, сам, по собственному почину), а также более терпкий, немного застарелый запашок университетских коридоров, который быстро перестаешь замечать, но ведь он никуда не девается, и подсознание безошибочно определяет, на каком факультете ты находишься. «Бомба» взорвалась лишь пару дней назад, и какой-то червяк пришпилил эту похабщину на официальном бланке прямо на дверь его кабинета рядом со списком желающих посещать его семинар и копией стихотворения Блейка, постель ублаготворенного желанья, Господи. Он вернулся в кабинет за пальто, тогда он в последний раз появился на факультете, тогда, в октябре, и бац — висит эта мерзость, рядом с официальным уведомлением о необходимости обратиться к профессору Динту для назначения нового преподавателя в связи со временным отсутствием такого-то. Предупреждение от саннадзора факультета. Девушки: переживаете из-за слишком низких оценок? Хотите повысить успеваемость? Смело записывайтесь на индивидуальные консультации к профессору Смарту (юноши: не исключено).

Факультет. По крайней мере, его не считают старым козлом: «юноши: не исключено». Вероятно, к этому времени Динт уже распорядился удалить эту бумажку (как, по всей видимости, и собственное чувство юмора десяток-другой лет назад.) А возможно, она все красуется на его двери, Майкл точно не знает, он ведь не ходил на работу. Поразительно — он зашел в книжный магазин, и его накрыли воспоминания об университете — запахи, книги и т. п. Может, та пакость — единственное, что осталось на факультете, да еще табличка с его именем — если, конечно, ее тоже не сняли. Доктор Майкл Смарт, университетская притча во языцех.

Невероятно — но в той, прошлой жизни, целую жизнь, т. е. полгода назад, — он хотел подготовить новый цикл лекций по своему предмету, причем собирался начать уже в этом семестре, в начале семестра все носятся как угорелые с семинара на коллоквиум, словно в жизни нет ничего важнее. Притча во языцах — это клише, которое имеет, помимо метафорического смысла, т. е. «затертая до дыр фраза или реплика», еще и буквальный — застывший отпечаток в любом мягком материале. Майкл Смарт, пробу ставить некуда. Податливый материал. С отпечатком сплетни.

Впрочем, все было к лучшему. Все было. Для него это было освобождение. Что, в частности, дает ему право нырнуть ранним вечером, вот как сейчас, в книжный магазин и поступить именно так, как он и поступил — пронесся мимо отделов художественная литература — литературная критика — история критической мысли, направившись непосредственно в милый уху кратеньким названием отдел спорта. Майкл Смарт, наконец обретший себя. Еще ни разу в жизни — в старой, ненастоящей жизни — он не позволял себе пройти мимо литотдела, не поинтересовавшись, что продается хорошо, что залежалось на складе, какие появились новинки, что на выкладках и какие книги из его собственного «рейтинга» находились на полках, — так он решал, хороший это магазин или так себе.