Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Затем Боршан вместе с Амелией, новой подругой, покинул Стокгольм и отправился в Санкт-Петербург. Они "провели в России два года и все это время купались в удовольствиях". Описывая зад императрицы Екатерины, Боршан находит неожиданные сравнения. Следующее свидание у него с гранддамой превращается в разнузданный групповой секс. Астрахань, Тифлис, Константинополь — дальнейшие этапы большого пути героев "Жюльетты", промышлявших насилием, грабежами и убийствами. Вот ещё один пример. "Я русский, родился в маленьком селении на берегу Волги. Моя фамилия Минский. Мне 45 лет, и я никог да не ложусь спать, не испытав десять оргазмов происходят мощные выбросы семени, струя достигает потолка… иногда за оргазм приходиться платить несколькими жизнями. Дело в том, что именно предсмертные судороги жертвы открывают пути моему семени".

В 1798 г. де Сад остается без всяких средств к существованию и вынужден расстаться до лучших времен с мадам Кенэ, "Душенькой". Он работает статистом в театральных представлениях в Версале, зарабатывая 40 су в день. Живет на холодном чердаке вместе с Шарлем, сыном мадам Кенэ. 13 декабря 1799 г. де Сад сыграл родь Фабриция в новой постановке "Окстиерна, или несчастья распутной жизни", а 3 января 1800 г. "без одежды, без жалкого гроша в кармане" был вынужден лечь в версальскую больницу.

В июле вышел из печати его памфлет "Золоэ и два её спутника", направленный против Жозефины Богарнэ, Наполеона Бонапарта и его окружения. Наполеон I, названный в книжке бароном д'Орсеком (анаграмма слова "Корсика"), приказал полиции взять де Сада под негласный надзор. 6 марта 1781 г. во время обыска у издателя Массе маркиза де Сада снова арестовали как автора "Жюстины", "самого скабрезного из всех непристойных романов". Его заключилип сначала в тюрьму Сент-Пелажи, а потом перевели в Бисетр. Через 1 год и 12 дней, 27 апреля де Сада перевели в клинику для душевнобольных, в хорошо уже знакомый ему Шарантон, где он и оставался до самой смерти (то есть ещё 11 лет и 8 месяцев).

Де Сад не сдается, через два года в приюте Шарантон начинает функционировать театр, режиссером которого он и становится. 9 июня 1804 г. в Италии был убит старший сын маркиза, лейтенант Луи-Мари де Сад. В мае 1813 г. специальным министерским указом театральные постановки в Шарантоне были запрещены. 2 декабря 1814 г. наконец умирает неутомимый маркиз, без единого стона, якобы от "закупорки легких (астматического характера)". Через три дня его похоронили презрев завещание, которое позже Андре Бретон включит в "Антологию черного юмора", по христианскому обряду на кладбище Сен-Морис. Однако вскоре, ночью, тайно его могилу разрыли и труп препарировали. Викторьен Сарду написал, что одним из осквернителей был доктор Ленд, ученик Галля, которому достался череп, вскоре у него украденный. Сарду добавлял: "так что я не мог допросить маркиза по примеру Гамлета, чтобы сказать ему, насколько я одобряю монархию и империю, которые держали его в заключении как злоумышленника и сумасшедшего и нахожу забавным, что революция вознаградила его гражданские добродетели, сделав его секретарем народного общества секции копьеносцев".

Другой писатель Жюль Жанен утверждал, что видел череп маркиза собственными глазами, и один френолог, не зная, кому он принадлежит, очень внимательно осмотрел его и открыл на нем шишки платонической любви и материнской нежности.

Новый интерес к творчеству де Сада связан с именем поэта Гийома Аполлинера. Позже итальянский кинорежиссер Пьер Паоло Пазолини, сам гомосексуалист, поставил фильм "Сало, или 120 дней Содома", а немецкий драматург Петер Вайс отвел де Саду одну из центральных ролей в пьесе "Преследование и убийство Жан-Поля Марата", где маркиз произносит: "Все, что мы делаем в жизни, каждое наше действие — есть лишь галлюцинация, зыбкая тень того, что нам хотелось бы делать. Единственная реальность — это изменчивость наших познаний. Я, например, не знаю, кто я: палач или жертва?"

8 марта 1998 г.

СПЛОШНАЯ РУССКАЯ ЗАГАДКА

А, собственно, что мы знаем друг о друге, и даже о самих себе?

Двойственность, противоречивость бытия делает нас игрушками, марионетками в руках судьбы, в руках неумолимого рока. А какой космос страстей клубится и дымится в бедной человеческой душе, в несчастном исстрадавшемся сердце! Тридцатилетний поэт Федор Тютчев недаром обмолвился полтора века назад:

О, страшных песен сих не пойПро древний хаос, про родимый!Как жадно мир души ночнойВнимает повести любимой!Из смертной рвется он груди,Он с беспредельным жаждет слиться…О, бурь заснувших не будиПод ними хаос шевелится!

Автор хорошо представлял предмет своих неустанных размышлений, слишком хорошо, заплатив за провидческое знание свое бесконечными драмами личной жизни, смертью многих близких ему людей. Его интимная жизнь хотя и была скрыта от современников, впрочем, вызывая нередко негодующее жужжание в мюнхенских и петербургских великосветских салонах, зато оставила потомкам в усладу поразительно жгучую пронзительную любовную лирику.

Федор Иванович Тютчев (1803–1873), отпрыск старинного дворянского рода, детство свое провел в фамильном имении селе Овстуг Орловской губернии, юность — в Москве, где закончил университет, явил первые стихотворные опыты, в основном переделки и подражания Горацию, и уже 18-летним юношей перекочевал в Мюнхен, тогдашнюю столицу Баварии, по родственной протекции став сверхштатным мелким чиновником русской дипломатической миссии. Внешний облик юного Тютчева оставил нам М. П. Погодин, однокашник поэта по университету, правда, бывший старше по курсу: "… Низенький худенький старичок, написал я, и сам удивился. Мне представился он в воображении, как в первый раз пришел я к нему, университетскому товарищу, на свидание во время вакации, пешком из села Знаменское под Москвою на. Серпуховской дороге — в Троицкое на Калужской, где жил он в своем семействе… Молоденький мальчик с румянцем во всю щеку, в зелененьком сюртучке, лежит он. облокотясь на диване и читает книгу. 'Что это у вас? Виландов Агатодемон. — Или вот он на лекции в университете, сидит за моею спиною на второй лавке и, не слушая Каченовского, строчит на него эпиграммы…"

Сведения о сердечных увлечениях юного поэта не сохранились. Возможно, он и шалил с крепостными девками, как было заведено о ту пору. Но уж в Мюнхене пылкий юноша, по слухам, как тайфун прошелся по многим представительницам женской половины русской миссии, потом переключился на пленительных великосветских иностранок и чуть ли не добрался до супруги баварского короля Людвига I, после чего кажется и получил назначение в Турин, в Италию, подальше от греха.

Первый, документально подтвержденный любовный роман 20-летнего дипломата-поэта с 16-летней великосветской красавицей Амалией Лерхенфельд (1808–1888) наделал в Мюнхене много шума. Дочь графа Максимилиана Лерхенфельда и побочной дочери княгини Турн-и-Таксис, сестры русской императрицы Александры Федоровны, она более известна как баронесса Крюденер (по первому мужу, первому секретарю русского посольства в Мюнхене А. С. Крюдинеру), впоследствии она вышла замуж за финляндского генерал-губернатора, члена Государственного совета, графа Н. В. Адлеберга. Ею в разное время увлекались также император Николай I, граф А. Х. Бенкендорф, наконец, А. С. Пушкин… Именно Амалия Максимилиановна привезла из Мюнхена в Петербург князю И. С. Гагарину рукописи Тютчева, которые князь передал князю П. А. Вяземскому для пушкинского "Современника". Тютчев посвятил баронессе стихотворения "Я помню время золотое… "и более позднее К. Б. ("Я встретил вас… "), положенные впоследствии на музыку и ставшие весьма популярными романсами.

Преданнейший дядька, воспитывавший его с 4-летнего возраста Н. А. Хлопов (1770–1826), услужавший поэту и заграницей вплоть до женитьбы последнего, сердито докладывал матери Тютчева, что Федор Иванович изволил обменяться с Амалией часовыми шейными цепочками и вместо своей золотой получил в обмен только шелковую… По семей ным преданиям из-за отказа Тютчеву в руке Амалии Лерхенфельд. которая исходила, вероятно, от её родителей, должна была даже состояться дуэль поэта с кем-то из родственников юной красавицы (сравните всю историю Ленского, который "из Германии туманной привез учености плоды", изложенную в "Евгении Онегине"), но, к счастью, "20-го генваря. то есть на другой день, кончилось благополучно". Надо заметить. что сердобольная Амалия не забыла своего юного поклонника и позднее не раз помогала ему в жизненных перипетиях, хлопоча за него и перед всесильным Бенкендорфом, с которым была очень дружна, и даже перед самим, влюбленным в неё императором Николаем I.

Обжегшись на юной красотке, не получив её ясновельможную руку, Тютчев, можно сказать, закусил удила, пустился во все тяжкие, обронив мимоходом переводное, из Гейне:

Надежда и любовь — всё, все погибло!..И сам я, бледный, обнаженный труп!Изверженный сердитым морем,Лежу на берегу…

Однако молодость брала свое, поэт даже написал своеобразный акафист вину, воспевая весьма колоритно и со знанием дела, "яко и вино веселит сердце человека":

Но честь и слава Ною,Он вел себя умно,Рассорился с водоюИ взялся за вино.……………………Так станемте ж запоемИз набожности писть,Чтоб в божье вместе с НоемСвятилище вступить.

И следом же — в стихотворении "Слезы":

Люблю, друзья, ласкать очамиИль пурпур искрометных вин,Или плодов между листамиБлагоухаущий рубин.Люблю, когда лицо прекраснойЗефир лобзаньем пламенит,То шелк кудрей взвевает сладострастный,То в ямочки впивается ланит.