Случайные встречи

Я берегу память о тех днях, хотя в моей жизни их никогда и не было. То дни людей из другого мира, из других далеких городов и далеких времен.

Сидя на ступеньках крыльца, я вновь ощущаю, как возвращается ко мне горькая боль тех оборвавшихся мгновений, ощущаю и сами мгновения, хотя в моей жизни их никогда и не было.

…А небо — очень высокое, и совсем близкое, и чистое, и светлое, озаренное трагическим сиянием множества звезд. А воздух — теплый, каждую частицу его, кажется, взял бы на ладонь. И совершенно невозможно, вдыхая этот воздух, не вернуться туда, назад, к дню своего рождения, не окунуться в то теплое мгновение долгих лет сна, в теплые дни теплых месяцев августа, сентября, октября, в то крохотное тельце, мечтающее о вселенной. И совершенно невозможно не пережить вновь все те темные, теплые часы, когда во сне вдыхаешь воздух всей вселенной.

Лошадь и фургон с маисом медленно проползут по улице, а я все буду вспоминать, какими же все-таки были те дни, вернувшиеся сейчас ко мне. Я стану задавать вопросы. Где? Кто? Когда? Конечно же, был такой город, и такие дома, и люди, они приехали в город на арбах, запряженных волами, приехали верхом на верблюдах. И люди эти заполонили эти дома своими столами и стульями, снедью и вином, и сели за свои столы, и стали есть, и стали пить, и стали беседовать, а я — среди них.

… Я побегу за фургоном до перекрестка, не уставая спрашивать: «Кто смеялся?» Побегу за ним вслед еще квартал и буду допытываться: «Кто надрывался от смеха?» А потом я вдруг вспомню — ведь мир полон опасности, и меня охватит страх перед всем миром, перед его жителями, бесчисленным множеством жителей. А потом я посмеюсь над своим страхом — вспомню смех того, кто смеялся, и сам засмеюсь. Я брошу страху вызов. Правда! Я стану смеяться. Конечно, во всем видимом и невидимом таится опасность. Что же, вот он — я. И я не боюсь.

Я вернусь домой, сяду на ступени и снова стану ждать. Пусть они приходят, воспоминания. И я представлю далекое море, дикое и полное опасности, и свирепый ветер, и ливень, и грохочущий в темноте гром. Там холод, пронизанный опасностью, и бездонное море. А там, где кончается море, начинается земля. Теплая земля и чистые поля зеленой травы: деревья, скалы, ручьи, всякая живность; пушистые звери; глаза ночи. И птицы с яркими перьями. И глаза. Все это на земле. И города, и улицы, и дома, и люди.

…Однажды вечером младший брат моего отца Сетрак ехал по улице на велосипеде. Он слез с него, зацепил педалью за деревянный тротуар и подошел ко мне.

— Что это с тобой стряслось? — спросил он.

— Где мы жили вначале? — спросил я.

— Ты родился здесь, — сказал он. — Ты живешь в этой долине всю жизнь.

— А где жил мой отец? — спросил я.

— На родине, — сказал он.

— Как зовут тот город?

— Битлис.

— А где тот город?

— В горах. Его построили в горах.

— А улицы?

— Они выдолблены в горах, они узкие и кривые.

— Ты помнишь моего отца на улицах Битлиса?

— Конечно. Он же мой брат.

— Ты видел его? — спросил я. — Ты видел, как мой отец ходит по улицам города, выстроенного в горах?

Я вскочил, спрыгнул с крыльца на мостовую и стал прохаживаться возле дома. Я отошел от дома, повернулся, пошел назад.

— Вот так ходил отец? — спросил я. — А что он говорил?

— Видишь ли, — сказал младший брат моего отца, — он говорил мало.

— Но ведь иногда он все-таки говорил? — спросил я. — Когда он говорил что-нибудь, что именно он говорил?

— Вспоминается мне один день, — сказал младший брат моего отца. — Мы вместе шли в церковь. И твой отец сказал: «Вах, вах, посмотри на нее, Сетрак. Посмотри, посмотри».

— Ты слышал, как он сказал? — спросил я. — Вах, вах? А что это значит?

— Да ничего, — сказал брат моего отца. — Ничего не значит. Все значит.

— Вах, вах, — сказал я, как мой отец. — Посмотри, посмотри.

Младший брат моего отца уехал на велосипеде, а я сел на ступеньки крыльца. Я вдыхал этот воздух, и ко мне вернулись дни, когда мой отец жил в городе, выстроенном в горах. Я знал — он не умер, потому что я дышал, а небо — очень высокое, и совсем близкое, и чистое, а воздух — теплый, каждую частицу его, кажется, можешь взять на ладонь. И это было мгновение всех дней и всех людей, это был мир — мир всех родившихся, мир всех, кто когда-нибудь мечтал в долгие теплые дни августа, сентября, октября…

Тест задней обложки

Американский писатель Уильям Сароян (1908–1981) хорошо известен советскому читателю по книгам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона», «Мама, я тебя люблю», рассказам.

В настоящий сборник вошла книжка миниатюр «Случайные встречи» (1978), рассказы из изданного посмертно тома «Меня зовут Сароян» (1983) и из ранних сборников.

«Я посвятил свое творчество американской земле, английской речи и душе Армении».

«Вы, наверное, хотите спросить о моих писательских привычках? Писатель домен писать. Я часто бываю в дороге и хорошо знаю: если не использовать раннее утро, то днем можно не успеть вовсе. И тогда вечер будет испорчен.

Пожалуй, на этом свете я безоговорочно принимаю лишь крик новорожденного. В крике новорожденного — сама жизнь, само естество. И еще могу сказать: безоговорочно принимаю социализм, несмотря на то, что я далек от политики Однажды я получил письмо от Бернарда Шоу. Он приглашал меня к себе. Естественно, приглашение я принял тотчас же. У Шоу я застал Герберта Уэллса. Оба уже были людьми довольно пожилыми.

Герберт Уэллс с горечью сказал, что готов сжечь все свои 68 романов только потому, что они ни на йоту не изменили мир, где продолжают рваться бомбы… Примерно такого же мнения придерживался и Шоу. Я не соглашался и до сих пор не могу согласиться ни с тем, ни с другим. Еще со времен Гомера, а может и раньше, литература и искусство влияли на людей и изменяли их…»

УИЛЬЯМ САРОЯН.

Из интервью разных лет

notes

1

Мур Генри (род. в 1898 г.) — английский скульптор. Пигаль Жан-Батист (1714–1785) — французский скульптор, представитель классицизма. Сароян обыгрывает ситуацию. (Здесь и далее — примечания переводчиков.)

2

Эдвард Грей (1862–1933), сэр Грей оф Фалладон, английский государственный деятель, в 1919 году уехал в США.