Слуга Божий

Конечно, я лгал, но, похоже, это был неплохой шанс, чтобы успокоить Лоемерра. Если он имел что-то общее с Элей Карране, а похоже было, что имел, то несомненно передаст, что Мордимер Маддердин покидает Хез-хезрон. И даже если не поверят, зерно сомнения будет посеяно.

Мерри ушёл, напоследок помахав мне с порога рукой, а я немного посидел один у стола и допил вино. Когда, наконец, я вышел, то увидел, что Смертух и близнецы сидят в компании пары оборванцев перед корчмой и играют в «пристенок». Я кивнул им. Они с неохотой оторвались от игры. Мы отошли в сторону.

— Ничего из этого не вышло, — сказал я.

Смертух скривил лицо и скривившимся выглядел ещё хуже, чем обычно. Близнецы помрачнели.

— Сами, как бы, чего-нибудь поищем, — рявкнул Второй.

— Как хотите, но, — я поднял палец, — у меня на примете кое-что совсем иное. Будьте тут ежедневно с полудня до двух. И никаких дебошей, ибо второй раз не буду вытаскивать вас из тюрьмы бургграфа!

Смертух опять скривился, вспомнив тот момент. Мне действительно пришлось задействовать все средства, чтобы вызволить парней из тюрьмы. Их ожидало наказание за убийство, изнасилование и кражу. В лучшем случае — повешение. В худшем, с предварительным вырезанием из кожи ремней, отсечением конечностей либо колесованием. Но мне удалось выхлопотать осуждение их лишь к публичной порке и месячной епитимье[47].Каждый день они должны были по восемь часов лежать у подножия аналоя, в покаянных мешках и с остриженными головами. Также каждый день они получали по пять ударов кнутом — на рынке, до которого сами должны были доползать на коленях. Но, наконец, весь этот фарс закончился, а парни получили незабываемый жизненный опыт. Я надеялся, что они смогут сделать из него выводы.

***

Лицензия пришла через восемь дней, и, поверьте мне, я проверил её очень тщательно. И печать, и подписи были настоящими. Красная печать со львом и драконом, а также размашистая подпись самого епископа Хез-хезрона. Хотя я не думал, что Ракшилель дойдёт до подделки церковного документа, но бережённого Бог бережёт. Эти восемь дней я посвятил не одним развлечениям. Впрочем, что за развлечения в Хез-хезроне? Дешёвые проститутки были грязными и больными, а дорогие, как слово само за себя говорит — дорогими. Слишком дорогими для бедного Мордимера, который с трудом сводил концы с концами. Но я слушал там и сям всё, что слушать надлежит, и… Ракшилель был прав: Эля вела себя как-то странно. Мерри тоже не ошибся: это дело плохо пахло. Но у меня была лицензия, и благодаря этому будущее рисовалось в более ярких красках. При условии, что я вернусь из Саревальда. А поскольку оттуда не вернулся этот негодяй Соловый, это означало, что задание нелёгкое.

Саревальд — это развалины замка, в двух часах пути от Хез-хезрона. Замок сгорел примерно сто тридцать лет назад, и раза три его пробовали отстроить, но ничего из этого не вышло. Какой-то епископ хотел даже возвести на холме храм, но потом вспыхнула война с Хаджарами[48]и епископа сожгли, а после войны у всех были более важные проблемы. В общем, развалины твердыни пугали с высоты, вечно овеянные туманом и также овеянные легендой. Постоянно говорилось о детях, которые не вернулись от холма, селяне клялись, что ночью видны огни и слышен адский вой с дьявольским хохотом. Что дети пропадали — не диво, ибо вокруг лишь болота, да глинища[49],а с селянами понятно: трезвого редко когда встретишь. Но округа решила, что в развалинах зародилось Зло, и даже посылала просьбы епископу, чтобы прислал экзорциста[50]или инквизиторов. Будто у епископа не было дел поважнее выше головы.

В Саревальд мы отправились в пятничный вечер, так, чтобы всю субботу ждать уже на месте. Я не скрывал нашего отъезда. Прямо-таки, наоборот. Мы выехали через северные ворота, и Смертух с близнецами были уверены, что мы направляемся на работу в городок Вильвен, отдалённый на полдня пути. Что целью является Саревальд, я сказал им только тогда, когда стены Хез-хезрона исчезли у нас из вида. Почему мы выезжали через северные ворота? Потому что развалины Саревальда располагались как раз на север отгорода. Если кто-то за нами следил, наверняка подумал себе: «смотрите-ка, хитрый Мордимер и его люди выезжают через северные ворота. Если бы они хотели добраться до Саревальда, поехали бы через южные и втихомолку обогнули бы город». Но не похоже было, чтобы кто-то следовал за нами, и поверьте мне, вашего покорного слугу обучали распознаванию таких вещей.

Я не спешил, и до Саревальда мы добрались ночью. Небо было хмурым, и луна лишь время от времени показывалась из-за серой вуали туч. Но даже при таком свете было видно,что внешние стены крепости держатся весьма неплохо. Итак, было более чем вероятно, что если кто-то сюда заявится, ему придётся пройти через ворота или, точнее, черезтот пролом, что остался вместо ворот.

Мы нашли себе безопасное место и пошли спать, выставив трёхчасовую стражу. В субботу утром мы немного покопались в развалинах, и Смертух нашёл ржавую секиру. Вот тебе и загадочное место. Но я был далёк от легкомысленного отношения к заданию. В конце концов, Ракшилель послал сюда уже три группы людей, и никто не вернулся. А это о чём-то говорило. До ночи мы подкреплялись неплохим винцом, которого Смертух приволок целый бурдюк. Не вижу причин, из-за которых ребята не могли бы выпить перед операцией. Они достаточно опытны, чтобы понимать: если напьются и что-нибудь завалят, могут погибнуть. Если не убьёт их враг, это сделаю я сам. Собственноручно, да так, чтобы преподать хороший урок другим любителям сомнительных развлечений. Но как близнецы, так и Смертух имели действительно крепкие головы. Я сам видел, как Смертух когда-то опорожнил одним махом пятилитровую бутылку крепкого, сладкого вина, и даже бровью не повёл. Лишь потом проблевался от излишка сладкого, да укокошил человека, что осмелился тогда рассмеяться. А затем двоих друзей этого же человека, которые почувствовали себя уязвлёнными таким отношением к собутыльнику.

Вдруг Второй, который теоретически стоял на страже (а на практике постоянно прибегал к нам, дабы глотнуть вина), ухнул филином. Мы вскочили и затаились в расщелинах.К развалинам, по большаку, медленно ползли огоньки.

— Идут, — прошептал Первый.

— Ага, идут, — Смертух вытянул саблю из ножен.

Смешная была у Смертуха сабля. В самом широком месте шириной с ладонь, да острая словно бритва. Рассекала железный брусок, будто это было трухлявое дерево. Когда-то Смертуху за неё давали деревню, но он не продал и предпочёл жить впроголодь. Характерец имел этот мой Смертух и, кроме всего прочего, я любил его за это.

Огоньки приблизились, и мы услышали шум голосов, а потом увидели людей с факелами. Было их семеро, шестеро мужчин и одна женщина, если в этой темноте я смог верно распознать. Мужчины, один спереди и один сзади, несли факелы. Двое других тащили солидной величины узел. Лошадей им пришлось оставить внизу, и какое-то время я жалел, чтоне послал кого-нибудь к подножью горы расправиться с охраной и забрать верховых лошадей. Всегда был бы дополнительный заработок. Тем паче, что я не верил, будто Эля Карране садилась на лишь бы какую клячу.

Прибывшие вели себя так, будто Северальд был самым безопасным местом на свете. Они шутили и смеялись, кто-то зло ругался, поскольку расшиб себе ногу о выступающий камень, кто-то приложился к бутыли и с громким бульканьем пил. Мы с напряжением ждали, куда они направятся. Ведь здесь должен быть какой-нибудь хитро спрятанный вход, которого мы не заметили. Ну и был. Один из мужчин, настоящий великан, упёрся и сдвинул в сторону валун. Под ним оказалась железная плита со слегка заржавевшей ручкой. Я всё хорошо видел, поскольку мы стояли буквально в паре десятков шагов от них, на остатках внутренней галереи, примерно на высоте трёх метров над двором-колодцем. Сейчас я также убедился в том, что женщиной была Эля Карране. Надо признать: красивая чертовка! У неё были длинные, светлые волосы, высоко сколотые на затылке, и хищноелицо с небольшим носиком и большими изумрудными глазами. Фонарь, несомый одним из мужчин, освещал её полностью, и я уже не удивлялся тому, что даже Ракшилель смог влюбиться в эту женщину. Может быть, я и сам бы в неё влюбился, если бы не то, что я хотел её довести до погибели. Ни одного из спутников Эли я никогда прежде не видел, хотя, честно говоря, относительно одного у меня были некоторые сомнения, поскольку он всё время стоял вне света факела.

Великан поднял металлическую плиту и все спустились по лестнице в темноту. Он сам закрыл за ними проход и снова, охая, передвинул валун на прежнее место. Потом удобно уселся, опёрся о стену, набил трубку и стал лениво попыхивать ею, глядя в небо. Смертух вопросительно посмотрел на меня.

— Живьём, — я выдохнул ему прямо в ухо.

Он лишь кивнул головой, и мы потихоньку отступили. Вернулись во двор и затаились поблизости. Когда я подал знак, мы прыгнули все вчетвером, но этот великан оказался невероятно быстрым. Он вскочил, выхватывая из-за голенища кинжал столь длинный, что каждому из близнецов мог бы служить мечом. Смертух чуть не получил. Он едва успел уклониться и перекатиться по земле. Великан оказался прямо возле меня, и тогда я сыпанул ему в глаза шерскена. Он завыл и поднял руки к глазам. Первый врезал ему палкой под дых, а Второй ткнул в кадык. И всё было кончено. Потом мы связали ему руки за спиной и ноги в щиколотках, протянули верёвку через узлы, и великан лежал на животе,как огромная, топорная колыбелька. Он был беспомощен, словно улитка. Мы высекли огонь, и при свете фонаря я рассмотрел его. У него было широкое, невыразительное, безволосое лицо без левой ноздри и с огромным, синим шрамом, проходящим точно посередине носа.

— Красавчик, — сказал я.

Я был доволен, ибо ребята справились быстро и умело. Правда, интересно, как бы у них пошло, если бы ваш покорный слуга не бросил шерскен, но что поделаешь… рисковать не стоило. Во всяком случае, шерскен сделал своё, ибо у великана были закрыты глаза и опухли веки, из-под которых ручьём бежали слёзы. Ха, от шерскена нет приёма! Ты себе, приятель, можешь иметь два метра роста и двести килограммов живого веса, а как бросит ребёнок тебе в зенки шерскен, будешь думать только о том, как доползти до ближайшей лужи. А если ты настолько глуп, что начнёшь тереть глаза, то в большинстве случаев твои собственные, трущие веки пальцы будут последним, что увидишь на этом свете.