Слуга Империи

– Выходит, ты так и не знаешь, что ей понадобилось, - заметил он.
– Может, в этом свитке про рабов вообще ничего не сказано.

– Не исключено, - согласился Кевин.
– Однако дело не в этом.

Циновка под Кевином зашевелилась - это Патрик сел, прислонясь к стене.

– А в чем же? Говори прямо, братишка, не морочь голову.

– Она подала какое-то прошение, в котором упоминается Мидкемия.
– Патрик ничего не понял, и Кевин пояснил: - По всей вероятности, хозяйка считает, что проход через Врата когда-нибудь откроется вновь.

– И поэтому мы должны спать в грязи и терпеть побои? Ты, Кевин, большой оптимист, как я погляжу. Все эти шелка и женские прелести застят тебе глаза. Коротышки правят здесь уже многие тысячелетия. У них все расписано на пятьдесят поколений вперед.

Кевин умоляюще дотронулся до его плеча:

– Патрик, поговори с нашими. Пусть не отчаиваются. Ведь я все время стараюсь придумать, как переправить их домой. Нельзя допустить, чтобы воины Акомы перевешали нас одного за другим.

Патрик промычал что-то нечленораздельное и выругался. За окном хижины уже занимался рассвет. Мимо твердой поступью прошагал патруль.

– Пора вставать, братишка, - угрюмо проговорил Патрик.
– Если не поспею на завтрак, придется весь день вкалывать на пустой желудок.

– Верь мне, дружище, - вскочил Кевин.
– Потерпи еще немного. Когда буду наверняка знать, что дело безнадежное, я первый тебе об этом скажу. А сейчас могу поклясться, что не собираюсь умирать рабом. Если понадобится, я сам возглавлю побег в горы, чтобы жить вне закона.

Патрик сощурился:

– Вижу, ты заговорил всерьез.
– В его тоне сквозило удивление.
– Да только поверят ли наши? Они будут долго вспоминать казнь Дугласа и Джейка.

– Так не дай им разделить судьбу Дугласа и Джейка, - жестко сказал Кевин и вышел за дверь.

Зная, что Джайкен не преминет загрузить его работой, Кевин отправился в обход. Утренняя роса холодила босые ноги. На пути то и дело попадались часовые Кейока, но они его не останавливали. После похода в Дустари и в особенности после ночной резни по казармам прокатился слух о боевой доблести мидкемийца. Воины Мары прониклись к нему уважением; их молчаливое признание выражалось в том, что они более не подвергали сомнению его преданность Акоме.

Если стражники, стоявшие у входа в господские покои, и слышали ночную ссору, они и бровью не повели, когда Кевин, пробравшись сквозь заросли кустарника, неторопливо зашагал по дорожке, а потом отодвинул створку двери и переступил через порог.

Жемчужный утренний свет падал на разбросанные в беспорядке шелковые подушки. Мара еще не проснулась; спутанные волосы и скомканные простыни говорили о том, что она долго металась без сна. Даже сейчас у нее на лице лежала печать тревоги. При виде ее крепко сжатых тонких пальцев и изгиба хрупкого тела Кевина захлестнула нежность. Он не мог на нее долго сердиться. Наверное, в этом и заключалась его главная слабость.

Он скинул намокшие от росы шоссы. Его кожа, зудевшая от ссадин и укусов насекомых, была холодна как лед. Он прилег, накрыв ноги краем одеяла.

Когда по телу стало разливаться благодатное тепло, он повернулся к своей любимой. Рядом с ней Кевин забывал о том, что попал в рабство; он почти не вспоминал о своем происхождении, о прошлой жизни, о невзгодах товарищей по несчастью. А ведь в другое время ему не давала покоя мысль о том, что он не имеет права внушать им надежду. Любой неверный шаг мог привести на виселицу.

Тут Мара вздрогнула и тихо застонала. Кевин привлек ее к себе и осторожно поцеловал. По-видимому, тревожный сон не принес ей облегчения: она с трудом разомкнула покрасневшие, распухшие веки. Еще окончательно не проснувшись, Мара прильнула к его плечу, но стоило ей вспомнить вчерашнюю ссору, как она напряглась от негодования.

– Я же тебя выгнала!
– в сердцах бросила она.

– Только на одну ночь, - спокойно ответил мидкемиец, кивнув в сторону окна, за которым было уже почти совсем светло.
– Я подождал до утра и вернулся.
– Не давая ей раскрыть рта, он мягко, но стремительно прижал палец к ее губам.
– Несмотря ни на что, я тебя люблю.

Мара попыталась высвободиться; она была сильнее, чем могло показаться. Боясь, что поцелуй вызовет у нее вспышку гнева, он коснулся губами ее нежного уха и прошептал: - Патрик мне рассказал, что император издал указ насчет рабства.
– Ему было неприятно, что Мара утаила от него это известие, однако сейчас было бы нелепо выяснять отношения.
– Если я от тебя и уйду, то не сейчас.

– Ты на меня сердишься?
– спросила она дрогнувшим голосом.

– Уже нет.
– Кевин почувствовал, что Мара оттаяла.
– Но если бы ты сказала мне правду, я бы не вел себя как последний дуболом.

– Дуболом?
– переспросила Мара.

– Карагабуг, - перевел Кевин, припомнив, как называли тупоумных великанов в цуранских сказках.

– Ты и есть карагабуг, причем не из последних - по крайней мере, такой же огромный, - поддразнила Мара. У нее закружилась голова; примирение всколыхнуло в ней волну нежной страсти.

– Вот и славно, - отозвался Кевин.
– Карагабуг нападает без предупреждения.
– Он сжал ее в объятиях, поднял и опустил себе на грудь; волна шелковистых волос закрыла его лицо. Через несколько минут оба забыли, у кого из них была власть над другим.

Глава 7 ТУПИК

Пролетели месяцы. Вернулся сезон дождей. Поля зазеленели молодыми побегами, и трубный зов быков-нидр возвестил миру, что вновь пришла пора потрудиться ради продолжения рода.

Этот день, подобно множеству других, начался с совещания между Марой и Джайкеном. Перебирая испещренные цифрами грифельные дощечки, они пытались решить, какие злаки нужно сеять, чтобы потом продать урожай с наибольшей выгодой. Это мирное занятие было прервано сообщением, что к усадьбе бежит скороход гильдии курьеров.

– Бежит?
– переспросила Мара, продолжая проверять записи об урожае квайта на полях недавно купленного поместья в Амболине.

– Во весь дух, госпожа, - подтвердил запыхавшийся стражник, принесший это известие.

Как видно, он и сам бежал во весь дух, лишь бы успеть предупредить властительницу.

Мара жестом предложила Джайкену самостоятельно подвести итоги. Поднявшись с места и почувствовав, что от долгого сидения колени у нее сгибаются с трудом, она осторожно пробралась между шаткими нагромождениями грифельных дощечек к выходу из комнаты.