Слуга Смерти

— Так, значит… — сказал он, когда я замолчал. — Занятно.

— Чрезвычайно. Я польщен оказанным мне вниманием.

— Скажи спасибо, что он с перепугу разрядил в Арнольда оба пистолета, мог бы и для тебя пулю припасти… Ну ладно, обошлось все-таки. Значит, один и тот же?

— Пока единственное объяснение. До сих пор в Альтштадте не было ни одного случая, чтоб меня пытались продырявить. У меня нет врагов, долгов, словом, нет ни единого приличного предлога превратить меня в мертвеца.

— Нету, — подтвердил Макс. — Это оттого, что у тебя нет ни единого близкого товарища в городе, ты не ходишь на приемы, чураешься трактиров и избегаешь женского общества.

— Макс!

— Будет… — он махнул рукой. — На совпадение это, и верно, не похоже. Совпадения бывают всякие, как-то раз по пустячному совпадению застрелили банкующего в одном игорном доме под Кельном, напомни мне как-нибудь про него… Но тоттмейстеров не убивают — и уж точно не убивают на улице или по совпадению.

— Хаккль тоже считает, что это вздор.

— Хаккль старый служака. Умри он, никому из наших ребят его не поднять. Уверяю, окажется, что у него в черепушке вместо мозга — портрет императора да пара страниц из кодекса, ну разве что еще паутина времен последней войны… Он не тоттмейстер, ему не понять. Люди вроде него вообще редко понимают разницу между живым человеком и мертвецом.

— В моем случае разница едва не оказалась нулевой, — неохотно сказал я. — Про наши подозрения я ему не говорил, сам понимаешь, только про нападение…

— Уже никакой разницы.

— Еще бы. Ни один имперский тоттмейстер или простой некромант-самоучка не выпалил бы в труп, приняв его за живого человека. Мертвечина разит за версту.

— Значит? — Макс опять запрокинул кружку. То ли его настиг очередной приступ жажды, то ли он хотел, чтоб я продолжил мысль.

— Значит, убийца не тоттмейстер, — признал я, — и, видимо, вообще не смертоед. А просто нахватавшийся откуда-то по верхам того немногого, что позволяет ему пока три дня уходить от жандармов.

— Умение разбивать головы еще не говорит об обладании каким-то особенным знанием. Это, в конце концов, может быть и интуитивное действие.

— Хватит об этом. Главное — это обычный человек.

— Обычный?..

— Это может быть и магильер, — поправился я. — Уже неважно. Главное, он не из наших. Никаких подозрений на Орден, никаких погромов, расправ и уличных судов. Ты ведь этого опасался?

У Макса дернулся угол рта. Едва заметно. Удар в болевую точку был направлен верно, я надеялся, что и пистолет меня не подведет в нужную минуту.

— Что теперь? — спросил он деланно-равнодушным тоном. — Будешь менять квартиры? Клеить фальшивые усы?

— У меня не такая внешность, чтоб можно было забыть. Да и найти тоттмейстера в городе проще, чем собаку в курятнике. Укрываться бесполезно.

— Я не говорю о бегстве. Но ты мог бы некоторое время хотя бы не показываться на улице. Не думаю, что твой поклонник решится штурмовать дом… Когда жандармы поймают его, сможешь покинуть свою келью, а?

— Почему ты думаешь, что они его поймают?

— Ну… Насколько я понимаю, он достаточно неаккуратен в действиях. Два убийства за два дня — это говорит не о хладнокровии, напротив, о неутоленной жажде крови. А значит, он будет искать дальше. С каждым телом шанс на его поимку возрастает, как понимаешь.

— Пока он оставил два тела, но ни одного следа. Если он помешанный, то все равно достаточно осторожен. Или же нечеловечески везуч. Ты захватил для меня дело?

— Вот, — он положил передо мной мятую папку из скверной серой бумаги, судя по всему набитую документами. — Толщиной с пол-Библии, а полезного — ноль. Если ты думаешь узнать из него что-то важное, можешь забыть.

— Так ли уж ноль?

— Сам читал, как понимаешь. Имперские жандармы въедливы, как блохи весной, они раскопают, какая была погода на улице в тот день, ровно ли у убитого обрезаны ногти, каков угол между его раскинутыми ногами, но при этом у них на руках не будет ни свидетеля, ни прочего… Совершеннейшая канцелярщина, как обычно.

Я открыл папку наугад, там и вправду было множество документов — с полсотни листков бумаги, исписанных разными почерками и разными чернилами. Где-то среди них должен был быть и рапорт самого Макса.

— Дело по первому мертвецу тоже пригодится, верно?

— Да, — кивнул я, — но его достать будет сложнее. Не хочу привлекать внимание в полицай-президиуме. Хаккль определенно посчитает, что это не случайность.

— А еще некоторые считают, что для поимки преступников нужны жандармы, а дело тоттмейстеров — служить императору, — изрек Макс в сторону.

— Ну-ну, не ворчи. Где бы ни был император, а моя шкура все-таки ближе.

— Однако ты выбрал интересный способ ее спасти.

Мне оставалось только пожать плечами:

— Это уже не работа. Я поймал дюжины две убийц, но это никогда не приносило мне удовлетворения или чего-нибудь в этом духе. Мне скучно ловить людей. А тут другое… Он постучался в мою дверь, в некотором смысле даже буквально. Объявил мне персональную войну а меня самого — личным врагом. Это не способствует равнодушию, как ты понимаешь. В следующий раз он может быть проворнее, а я не собираюсь ежедневно штопать дырки в Арнольде. И еще он испортил принадлежащую мне вещь. До сих пор я такого не позволял никому.

— Ты тоттмейстер. Ты можешь поднять труп висельника, пролежавший неделю в болоте, но ничего не смыслишь в работе жандармов.

— Я долго работал здесь, у меня было время, чтобы немного разобраться.

Макс с отвращением покосился на пустую кружку в собственной руке.

— Значит, дуэль? Смертоед против убийцы?

— Я бы не назвал это дуэлью.

— Можно сообщить Ордену — сказал Макс, понизив голос. — Если наверху узнают, что тоттмейстеру грозит опасность, что его на его жизнь посягнули, к вечеру этот город будет перевернут вверх дном. Ты знаешь, как «Фридхоф» решает свои дела и дела своих слуг.