Слуги Ареса
Шрифт:
– Твоя контора, Миш, это теперь - козий взбздох.
Никак не больше, - сказал Питон, отводя взгляд от лица капитана.
– Ненадолго.
– На этого рассчитываете, с крыльями?
– Питон смешно взмахнул руками. И то - мужчина серьезный! На меня весьма похож. Только с шевелюрой.
Оба рассмеялись. Обстановка несколько разрядилась.
– Ладно, Миш, не кипятись. Я так, не подумавши, брякнул. Что нужно-то?
– Револьвер. И глушитель.
– Всего-то? Я думал, серьезное что. "Узи" хочешь?
– Я сказал - револьвер.
– Часок подождешь?
–
Питон стянул телогрейку с ближайшего стула.
При этом движении Степанов подобрался, но оказалось, что на стуле лежит всего-навсего сотовый телефон.
– Извини, Миш. Я выйду, поболтаю.
– Валяй.
Через пару минут Питон вернулся в дом, кивнул удовлетворенно.
– Привезут минут через сорок. Выберешь сам, по вкусу.
– Другое дело. А то...
– Не кипятись, не кипятись. Давай-ка все же по маленькой.
– Ну давай...
Ленивая болтовня скрасила ожидание. Был уже первый час ночи, когда к сторожке подъехала машина. Кто-то постучал в низкое окно. Питон приподнял цветастую грязную занавеску и выглянул наружу.
– Ну пойдем, посмотрим.
– Он накинул телогрейку на могучие плечи и вышел.
Возле белого "мерседеса-230" стояли два невысоких крепыша в темных рубашках. При виде Питона один из них молча поднял крышку багажника и вытащил серый пластиковый чемодан средних размеров.
– В дом неси, - скомандовал Питон и зябко поежился. Ночь действительно выдалась прохладная.
Положив чемодан на стол. Питон открыл его и извлек несколько коробок и пару тряпичных свертков.
– Выбирай, Миш!
Степанов открыл коробки. Что и говорить, выбор был недурен - Питон марку не уронил. Две модели были немецкими - "Арминий" и "Корт-кобат", две американскими - "Смит-Вессон" 28 и 60 и одна испанская подделка под компактный "Кольт Детектив Спешиел". Все оружие было в прекрасном состоянии, к каждому стволу имелось по два боекомплекта и глушитель. Капитан хотел было остановиться на "Арминий", но тут Питон развязал сверток. На промасленной ткани лежал небольшой никелированный револьвер.
– Странно!
– Степанов взял в руки изящное оружие.
– Вроде бы наган?
– Наган, наган. Точно. Только необычный. Нравится?
– Пожалуй.
– Во! Рыбак - рыбака... Специзделие для НКВД.
Тула, 1937 год. Ствол короткий и рукоятка анатомическая. Чувствуешь, как в руке сидит? Как влитой! А спуск попробуй. Попробуй, поробуй! Как бархатный, чувствуешь? Ручная подгонка. Ювелирная, брат, игрушка! Большие деньги сейчас дают.
– Я не дам.
– Да нет, это я так, к слову. Бери, коли понравился. Но если дела не будет, верни, а? Музейная вещь!
– Посмотрим.
Степанов тщательно завернул оружие в тряпку. Во втором свертке нашлись патроны и короткий самодельный глушитель. Положив все это добро в кейс, капитан протянул Питону руку и попрощался.
– Счастливо, Миш, счастливо! Ты звони, если что.
Пойдем, провожу.
Когда габаритные огни "шестерки" исчезли за поворотом на перекрестке, один из крепышей спросил:
– Что это за красавец?
Питон
помолчал, сплюнул на песок, спросил сам:– Армен меня боится?
– Ну!
– утвердительно кивнул крепыш.
– А Сильвер боится?
– Ну! Тебя все боятся!
– хохотнул крепыш.
– А вот его я сам боюсь...
– задумчиво произнес Питон, но тут же рассмеялся.
– Шучу, шучу! Пойдем-ка хлопнем, что ли. Сыровато сегодня.
IV. КНИГА В ПЕСТРОЙ ОБЛОЖКЕ
Книгу Елизаров прочел. Он начал читать ее сразу после ужина, часов в девять вечера. В полночь он тихонько перенес массивное кресло на кухню, заварил крепчайший кофе и, неторопливо прихлебывая обжигающий горький напиток, вновь углубился в хитросплетение сюжета. В семь утра на кухню заглянула жена. Переведя изумлённый взгляд с погруженного в чтение Елизарова на опустошенный кофейник из прозрачного огнеупорного стекла и разгоняя ладонью густой табачный дым, она спросила тревожно:
– Володя, что случилось?
Полковник оторвал взгляд от предпоследней страницы, посмотрел на испуганную супругу, потом в окно, за которым уже давным-давно было совсем светло, и рассмеялся.
– Увлекся, Шур. Ничего страшного. Книжка интересная попалась.
– Ну ты даешь, сыщик! Целую ночь... Надо же!
Как в управление-то пойдешь? Глаза красные, как у кролика. Подумают, запил Елизаров...
– А пожалуй, я сегодня и не пойду.
– Выходной, что ли? В четверг? Да ты не заболел...
– Эх, кабы выходной... Да нет, здоров, здоров, что ты. К Славке Гущину съездить нужно.
Шура поджала губы, покачала головой.
– Этот твой Славка...
– Ну что Славка?
– Склизкий он мужик. Как и все в этом гадюшнике...
– Да брось! Он теперь клубнику выращивает. Парень его у меня работает нормальный парень.
– Зачем едешь-то?
– Об изящном и вечном поговорить. О литературе.
– Елизаров похлопал по пестрой обложке.
Шура взглянула на книжку. Прочла фамилию автора.
– Это тот, что на Дмитровке?
– Он самый.
– Сложное дело?
– У меня простых не бывает. Давно уже. А это большое дело, Шур. Может быть, самое большое.
Елизаров закурил очередную сигарету, с неудовольствием отметив дрожь пальцев. Бессонная ночь, литр кофе, пачка сигарет и возраст, возраст, чтоб его...
Руки жены ласково легли на плечи.
– Может, уйдешь, полковник? Сколько ж можно... Боюсь я что-то.
Елизаров заглянул в родные глаза. Тревога в них, тревога. Постоянная, не проходящая все три с лишним десятка лет, что они вместе.
– Ну ладно, ладно. Вот порезвлюсь напоследок - и все, пожалуй. Проживем как-нибудь?
Шура молча обняла его. Объятие передало импульс страха сильнее любых слов. Елизаров заболтал что-то веселенькое, успокаивал. Глупость, конечно, - не девочка несмышленая перед ним, но как же иначе?
В девять полковник позвонил в отдел. Трубку взял Ямпольский.
– Вот что, Витя. Меня не будет сегодня... приболел слегка. Ничего серьезного, завтра увидимся. Ты за старшего. Ну, действуй, майор, вечерком тебе домой позвоню...