Слуги этого мира

Помона глубоко вздохнула и протянула руку с зажатым в пальцах мелом к стене. Рука молила о том, чтобы опуститься обратно на бедро, но Помона медленно, а затем все быстрее начала рисовать.

15

Помона рисовала три недели подряд и лишь иногда прерывалась, чтобы поесть, узнать последние новости из Пэчра и получить обязательные уроки от Ти-Цэ, которые она пропускала в школе.

На второй день после экскурсии по Серому замку часть Стражей по ежегодной традиции покинула поселение и освободила место для новоприбывших собратьев. Помона была слишком озабочена рисованием, а потому не проводила в дорогу одних и не встретила других. В прочем, потеряла она не много: Стражи поменялись так же тихо, как менялись каждый день после дневных смен, и приступили к службе, словно ничего и не произошло. И едва ли кто-нибудь в Пэчре заметил подмену.

Ти-Цэ был единственным Стражем, который не покидал Серый замок с того момента, как его порог переступила Помона. Он всегда был рядом, когда кандидат в Посредники в нем нуждалась, и ее это более чем устраивало. Его шрам над правым глазом успокаивал. Она хотя бы знала, с кем из Стражей говорит.

Под вечер, когда возвращались уставшие после службы Стражи, Помона показывалась из своей комнаты. Она делала над собой усилие и подсаживалась к мужчинам на ветвь. Не в пример Ти-Цэ, они одаривали ее дружелюбным вниманием, как бы сильно не слипались глаза. Ти-Цэ был бодр – даже слишком, – но в разговорах не участвовал. Он взбирался на ветвь выше, складывал бугрящиеся мышцами руки и наблюдал за Помоной сверху вниз, как за оставленной без привязи коровой в чистом поле.

Женщина извинялась за беспокойство, замолкала на мгновение, чтобы дать Стражам отмахнуться, и расспрашивала о том, как в Пэчре дела.

– К вашей кандидатуре стали относиться терпимее, – отвечал ей один. – Более того, о вас слагают славные песни. Вечерами их поют.

– Песни? – Помона подумала, что ослышалась.

– В школах вот только сосредотачиваться стали хуже, – продолжал Страж как ни в чем не бывало, – сворачивают головы, чтобы лишний раз понаблюдать из окна за Серым замком. Будто надеются увидеть вас на смотровой площадке.

– Очень ждут новостей, – поддакивал второй. – И даже вроде как стали бедокурить меньше.

– Это точно, – подключался третий. – Думают, что мы их наказываем безмолвием за то, какой балаган они устроили в день вашего избрания. Рассчитывают, что получат ответы за примерное поведение. Такого мы мнения.

Помона прикусила губу. Как странно было слышать такое о людях, которых, как ей думалось, она читала как раскрытую книгу все те годы, что жила с ними бок о бок. Десятки глаз Стражей следили за ее реакцией. Никто из них не спрашивал Помону напрямик, намерена ли она признать себя Посредником, и терпеливо ждали. Она была благодарна им за время, которое они, не сговариваясь, дали ей на раздумья.

День за днем в Помоне крепла уверенность в том, что в ныне живущем поколении не было человека, которого она без страха порекомендовала бы на место Посредника, и уж тем более не видела в этой роли себя. Она не знала, как дать Пэчру такое будущее, которое непременно устроило бы всех поселенцев, когда сама не сумела даже наладить свою собственную жизнь. Ей хотелось, чтобы в Новом мире она могла заниматься любимым ткачеством и не отвлекаться на другие всеобъемлющие обязанности, но понятия не имела, как от разговоров перейти к делу.

И все же, из всех людей в поселении Стражи выбрали именно ее. Чего-то да это стоило. И это никак не шло у нее из головы.

Что, если

Ти-Цэ в ее комнату заходить перестал. На обед звал ее из коридора, воду для умывания оставлял у порога, уроки стал давать на смотровой площадке, сразу после приема пищи. Помона его об этом не просила; просто в день, когда на стенах, которые она изрисовывала мелом, стали вырисовываться вполне узнаваемые образы, он перестал появляться в ее покоях. Отныне она спокойно рисовала дни напролет, в полной уверенности, что раньше времени рисунок никто не увидит.

Если бы кто-нибудь сказал Помоне однажды, что она так сблизится со Стражами, женщина всерьез усомнилась бы, что собеседник в своем уме. И тем не менее, желание узнать их ближе становилось сильнее с каждым днем. Она хотела понять, какие цели Стражи преследовали и какой жизнью жили вне улиц Пэчра.

Помона не имела понятия, станет ли в итоге Посредником. Но намеревалась при любом раскладе стать Стражам другом.

16

К исходу третьей недели Помона отбросила обломок мела, отошла от своего каменного холста и раскинула руки. Она с размаху повалилась спиной вперед на кровать и закрыла глаза.

Помона лежала так довольно долго. Она слушала трели тишины и неторопливо сгибала и разгибала перепачканные пальцы. На лице проступали трещины морщин – ни то от боли, ни то от наслаждения. Голова отяжелела, но стук крови в висках слушать было однозначно приятнее, чем нескончаемый стук и скрип мела по камню.

Помона села на кровати. Помедлила еще мгновение и открыла глаза.

Женщина очутилась в комнате с разрисованными от пола до потолка стенами, которые были эдакой разверткой ее самых сокровенных мыслей, желаний и сожалений. Она переводила взгляд с одной своей тайны на другую, слушая глухие удары собственного сердца.

Каждое утро Помона просыпалась в окружении своих зарисовок, и то стыдливо скрывалась под одеялом от глаз портрета на противоположной стене, то морщилась под взглядами разноцветных жителей Пэчра. Но в этот раз вывернутая наизнанку душа не отзывалась в ней какими-то особенными чувствами. Она уже свыклась с мыслью, что даст Стражам взглянуть на того, кого они выдвинули в кандидаты, такую, какая она есть.

Сегодня Помоне предстояло заслужить доверие Стражей или навсегда его потерять.

17

Помона показалась из своей комнаты раньше обычного. Ти-Цэ мгновенно поднялся на ноги и спрыгнул на ветвь ниже, перегородив женщине путь. Десятки глаз в прорезях кожаных намордников обратились к ним. Помона по обыкновению ответила Стражам на приветствия кивком, и им же – на легкий поклон Ти-Цэ.

– Уже желаете ужинать? – спросил он.

Помона покачала головой и сложила за спиной руки.

– Могу я просить тебя об одолжении?

Кустистые брови Ти-Цэ, одна из которых была рассечена шрамом, приподнялись.

– Чем могу послужить?

– Пожалуйста, сходи в поселение и сообщи мне, как там дела.

К стальному блеску его взгляда примешалось замешательство.

– Если подождете, как прежде, до утра, сможете расспросить обо всем тех, кто вернется со службы…

– Нет, – остановила она Ти-Цэ. – Я хочу, чтобы ты проведал только мою семью. Сегодня мне нужно будет поговорить со всеми вами, но только после того, как ты сходишь к ним.

Помона обвела взглядом расположившихся на ветвях слушателей. Они не сводили с нее глаз; Ти-Цэ расправил плечи в ожидании. Он оставался невозмутимым, но весь обратился в слух. Дело сдвинулось с мертвой точки, и он не хотел упустить ни одного изменения в ее лице.