Слуги света, воины тьмы

— Как это может быть? — удивился Элиот.

— А представь себе, что ты нравишься всем с первого взгляда. Представь, что все влюбляются в тебя из-за того, какой у тебя нос или прическа. Нет, он был одинок, потому что ни одна женщина не знала, что у него на сердце, каковы его желания и мечты. — Генри похлопал себя по груди. — Итак, ваш отец был в маске. Спрятал под ней лицо и улыбку, чтобы не обращать на себя внимания. Но все же его влекло к людям, он искал их общества. Вот так он и повстречался с вашей матерью.

— Она тоже была красива? — спросила Фиона.

— Она была красивее, чем можно описать словами, дитя, — вздохнул Генри. — Мужчины дрались на дуэли за то, чтобы иметь честь просить ее руки. Но конечно, все получали отказ. Тайные воздыхатели засыпали ее подарками, но ей было все равно. Она считала романтические отношения уделом пошлых людей, а влюбленных — просто глупцами.

Фиона отдала бы все на свете за подарок от тайного воздыхателя… хоть бы раз такое случилось! Интересно, каково это: быть для кого-то центром мироздания?

— Но если все это ее не интересовало, — спросила девочка, — зачем же тогда она пошла на карнавал?

— Она не верила в любовь, но ей хотелось в нее верить, — объяснил Генри. — Она была женщиной умной, просвещенной и решительной, но при этом одинокой. Как-то раз она сказала мне, что ходит на вечеринки с одной целью: наблюдать за тем, как люди влюбляются. Она поражалась их неблагоразумию, но завидовала их счастью… каким бы мимолетным оно ни было. — Тень печали пробежала по его лицу. Он наклонился к столу. — Ей казалось, что она никогда этого не поймет, а уж тем более — не переживет сама. Но она ошибалась.

Фиона и Элиот сели на пол, у ног дяди Генри.

— Она увидела вашего отца в бальном зале, где сидела и наблюдала за танцующими. Только они двое в этом зале не веселились… и тут он тоже увидел ее и подошел к ней.

Он заметил, что эта женщина в маске отвергает все приглашения на танец, поэтому сказал ей, что хотел бы побеседовать с ней и, возможно, понять, почему столько людей ведут себя как полные идиоты.

Она согласилась, и вскоре им стало понятно, как много у них общего: жизненная философия, любовь к путешествиям по всему миру, знание многих языков. И оба они, хотя в них то и дело влюблялись, сами никогда не были влюблены. Они гуляли по мощеным улицам, плавали в гондолах и, наблюдая за влюбленными парами, не подшучивали над ними, как прежде, но смотрели на них и спрашивали себя: почему человеческим сердцем так легко завладеть… а потом оно неизбежно разбивается.

Они сидели в маленьком кафе, выходящем на Большой канал, и пили кофе. Появилась луна, загорелись звезды. Лимонные деревца в кадках испускали чудесный аромат. Когда над водой взошло солнце, ваш отец снял маску, и ваша мать сделала то же самое.

Они посмотрели друг другу в глаза. В это мгновение стихли все разговоры о чужих романах, о том, как они оба одиноки, о том, что они — родственные души. Случилось невероятное: они влюбились друг в друга.

Фиона, зачарованная этой историей, встала на колени.

— А что было потом? Где они поженились?

— Насколько мне известно, в Париже, — ответил Генри, не глядя на Фиону. Он словно бы что-то припоминал. — Я не знаю всей истории.

Фиона озадаченно взглянула на Элиота.

— Как же так? Как вы можете не знать об этом? — задал Элиот вопрос, возникший одновременно и у него, и у сестры.

— Тут их история усложняется, — сокрушенно вздохнул дядя Генри. — Семейства вашего отца и наше в ту пору не общались между собой; на самом деле Монтекки и Капулетти из «Ромео и Джульетты» по сравнению с ними устраивали нечто вроде дружеской бар-мицвы. [23]

23

Бар-мицва (буквально — «сын заповеди»), бат-мицва («дочь заповеди») — термины, применяющиеся в иудаизме для описания достижения еврейским мальчиком или девочкой религиозного совершеннолетия. По этому случаю устраивается праздник, дарятся подарки. (Прим. ред.)

Существовал уговор о том, что одно семейство никогда не будет вмешиваться в дела другого, а это событие, безусловно, считалось…

Его слова повисли в воздухе.

Тень легла на лицо дяди Генри.

Фиона и Элиот обернулись.

В дверях, держа в руке нож, которым она резала праздничный торт, стояла… бабушка.

12 Рыбы в небесах

Взгляд Элиота перескакивал с дяди Генри на бабушку.

Он резко вскочил. Кровь отлила от головы, и ему показалось, что бабушка и дядя Генри отбрасывают тени друг на друга. Но свет проникал в комнату только через окно, справа от дяди Генри, и тени лежали под неправильным, неестественным углом.

Элиот моргнул, но тени не исчезли. Он шагнул к Фионе, и они ударились друг о дружку локтями.

Что-то еще возникло между бабушкой и Генри — что-то вроде прозрачного стекла, готового вот-вот разбиться. Элиот почувствовал, как стекло звенит и потрескивает.

Надо было что-то предпринять.

— Это… — произнес он надтреснутым голосом, кашлянул и начал снова. — Это дядя Генри.

Свет и тени вернулись на свои места. Бабушка вздохнула.

— Вижу. — Она полуприкрыла глаза, словно свет слепил их. — И как всегда, плетет небылицы.

— Я всего лишь немного приукрасил историю, — возразил Генри.

— Вдоль Большого канала нет никаких лимонных деревьев, — буркнула бабушка. — Их отец не играл в поло.

Генри пожал плечами, словно мальчишка, уличенный в краже печенья. Однако быстро овладел собой, встал и беспомощно развел руками. Попытался улыбнуться, но передумал.

— Я приехал поговорить.

— В этом тебе нет равных, — ледяным голосом проговорила бабушка, и Фиона невольно поежилась.

Бабушка крепко сжимала рукоятку ножа, держа его лезвием вниз.

— Просто поговорить, — сказал дядя Генри.

— Я так и знала, что ты появишься, — проворчала бабушка. — Водители никогда не работают в одиночку. Пока мистер Уэлманн «разговаривал» со мной, он послал к тебе своего напарника. — Бабушка вздернула брови. — А проворнее тебя никого нет, верно?

— Таких очень мало, — проговорил дядя Генри, бросив взгляд на нож.

У Элиота волоски на спине встали дыбом. Бабушка так держала нож, ее рука была так напряжена, что нож, даже опущенный, выглядел угрожающе. Она управляла домом, и ее то и дело можно было видеть то с топором, то с ломом, то с ножом, чтобы срезать старые обои. Но этот нож Сесилия принесла из кухни, чтобы разрезать праздничный торт, испеченный к их дню рождения. И нож выглядел по-другому, чем утром. Лезвие стало темнее.

Фиона, видимо, тоже почувствовала что-то нехорошее. Она отошла от дяди Генри и встала рядом с Сесилией.

Си обняла ее одной рукой, словно хотела защитить, и поманила к себе Элиота.

Элиот встал с другой стороны. Ему было не по себе, но он постарался не подходить к прабабушке слишком близко, чтобы она и его не обняла. Он не хотел, чтобы на него смотрели как на маленького.

Дядя Генри бросил взгляд на них.

— Они прекрасны, Одри. Умные. Вежливые. Чистые. Такие, какими я и ожидал их увидеть.