Слуги тьмы. И мне будет тепло

— Сат Аш! — на всякий случай крикнул пастух, и старый лорс вывернул из-за угла хижины.

Он остановился, повернулся в сторону ведущей к поселку тропы. Вытянул шею, принюхиваясь. Сильвер заходился лаем.

Однако лорс качнул рогами, как бы говоря: «Ничего страшного, зря всполошились», — и невозмутимо принялся обкусывать затесавшуюся среди ольхи, уже изрядно погрызенную иву.

— Тихо! — Даниэль хлопнул Сильвера по спине, так что тот присел. — Помолчи.

Пес умолк, виновато закрутил хвостом. Теперь и Даниэль услышал: топот бегущего лорса. У него екнуло сердце. Элисия? В гости?

Вздор! Не пустится же она через лес одна. А впрочем, как раз Элисия-то может…

Из зарослей показался отец Альберт верхом на лорсе — без рясы, в меховой куртке и замшевых штанах, в кожаных сапогах до колен. На боку был меч, за спиной — лук; серебряный медальон, символ Аббатств, висел обратной стороной наружу. У Даниэля сердце ухнулось вниз. Что-то стряслось.

Священник остановил лорса возле хижины, спрыгнул вниз. Его смуглое лицо было серым, зеленая краска со лба была смыта, лист заново не нарисован.

— Седлай Сат Аша.

Услышав свое имя, старый лорс оставил трапезу и с фырканьем затрусил через поляну. Даниэль сухо сглотнул.

— Что там? Элисия?..

— Седлай!

Пастух двинулся в пристроенную к задней стене хижины кладовку. Земля покачивалась, точно плот на воде, и он брел, придерживаясь рукой за еловые бревна стены.

Священник обогнал его, сам открыл хитрый, с секретом, засов на двери, вынес седло со сбруей. Оседлал Сат Аша, который прядал ушами и подозрительно на него косился, однако стоял смирно.

— Отец Альберт… — хрипло начал Даниэль.

Священник круто к нему повернулся. В осунувшемся лице было нечто такое, отчего у пастуха слова застряли в горле.

— Ты — встречал — еще раз — колдуна? — раздельно, тихим голосом спросил преподобный отец.

Даниэль молча кивнул.

— Когда? Где?

— Что стряслось?

— Отвечай! — велел священник, и Даниэль рассказал.

Он сам себя едва слышал, слова были странные, чужие, лишние. А отец Альберт почему-то внимательно слушал и задавал вопросы, и переспрашивал.

— Да. Теперь мне понятно. — Священник провел ладонью по лицу. — Дани…

— Она… жива?

— Дани, Господь тебя не оставит.

— Она жива?! — выкрикнул Даниэль. Кинулся на отца Альберта, схватил за плечи, бешено затряс. — Жива?! Да говори же!

Пер Альберт молчал и позволял себя трясти. И это молчание было самым страшным: Даниэль уже все понял — и еще надеялся. Он отпустил священника.

— Поедем, — сказал тот очень тихо. — Ее уже нашли.

Лорсы бежали по тропе друг за другом. Даниэль ничего не видел кругом себя — только прямую, напряженную спину священника впереди. Сердце билось редко, мучительно; и нестерпимая боль жила в груди под горлом. Временами от боли у него пресекалось дыхание. Элисия. Элли. Любовь моя. Жена моя…

Казалось, они проехали более полусотни миль и давно должны были миновать Атабаск На Закате. На самом деле лорсы пробежали миль восемь, когда отец Альберт остановил своего скакуна. Сат Аш тоже стал, чутко принюхиваясь; длинная шерсть на шее поднялась. Даниэль сидел в седле, точно неживой. Священник подошел, коснулся его колена.

— Слезай. Это здесь.

Даниэль слез. Постоял, придерживаясь за стремя. Медленно повернул голову направо, налево. Перед глазами все было серо, он отчетливо видел только небольшое пятно прямо перед собой. Он искал Элисию и боялся, что она где-то тут, совсем рядом, а он не видит.

— Дани, — глухим голосом заговорил отец Альберт, — мы хватились ее вчера вечером. Она не пришла к ужину.

— Где она?

— Выслушай меня. Бросились искать — твой отец, братья. Подняли стражу…

— Где Элисия? Я не вижу!

— Успокойся, — священник крепко сжал ему руку повыше локтя.

— Спрашивали по домам, не видел ли кто. Наконец выяснили: она в полдень шла к лесу. В красном плаще. Пустили собак, поскакали… Дани, она прошла тринадцать миль. Одна, по тропе вдоль реки.

— Где она? — повторил Даниэль упрямо.

— Нет ее здесь! — неожиданно закричал отец Альберт. — Уже нет! — Он опомнился, смолк. Тяжело перевел дыхание. — За ней шли волки. Стая. По обе стороны тропы. Долго шли, от самого поселка. И когда… что-то случилось… как будто им дали команду — они кинулись.

Держа пастуха за руку, он как ребенка повел его дальше по тропе. Похрапывая, Сат Аш двинулся следом. У Даниэля внезапно прояснилось в глазах. Ведь он вчера почувствовал ее смерть; сам был чуть жив. Священник остановился.

— Вот…

На прошлогодней листве, на хвое, на вылезших из земли корнях темнели какие-то пятна. Кровь, подумал Даниэль. Все виделось точно со стороны: вот стоит он, Даниэль, а под ногами — ее кровь. И несколько алых лоскутков. И еще какие-то белые крошки — много крошек; среди них есть и розовые. А вон там розовых много…

— Что это? — спросил он, имея в виду крошки. И снова повторил, не понимая: — Где Элисия?

— Мы собрали, что осталось, — глухо ответил отец Альберт. — Волки сгрызли ее. Всю.

У Даниэля подкосились ноги; священник подхватил его под локоть и опустил на землю. Стоя на коленях, пастух с ужасом смотрел на бело-розовую россыпь.

— Элли… — прошептал он. В горло как будто воткнули стальное лезвие. — Она… ушла… из поселка? Зачем?

— Я думал, колдун ее заставил. Подчинил сознание и пустил по следу волков…

— Он отступник, — поправил Даниэль, как будто это имело какой-то смысл.

— Да. Отрекшись от Нечистого, он подписал себе смертный приговор. Видно, этот приговор привели в исполнение. Но прежде — Дани, я не знаю… я могу только предполагать — прежде они чарами завлекли Элисию в лес. И убили. У него на глазах; на пути к твоей хижине. Это урок вам троим… нам всем. Нельзя якшаться с Нечистым. За это платят… слишком дорого…