Слуги тьмы. И мне будет тепло

Утренняя прохлада постепенно уходила из леса. День выдался жаркий, и в прозрачной тени сосен становилось все теплей и теплей. Сильвер маялся в своей пушистой шубе. Он то и дело останавливался, ложился наземь, прятал голову под листьями разросшихся по пояс земляничных кустов. Даниэль давал ему по несколько глотков воды с ладони; пес благодарно слизывал влагу и слабо шевелил хвостом.

Пастух звал Элли, а в ответ только гудела мошка да где-то вдали каркали вороны.

А потом у него возникло неприятное чувство, что за ними следят чужие глаза. Чей-то взгляд скользил по спине, оставлял ощущение легкой щекотки. Даниэль круто оборачивался, надеясь застать наблюдателя врасплох, но никого не видел. Сильвер не чуял опасности, однако он был слишком измотан, и не стоило вполне на него полагаться.

Они уже отошли от реки на несколько миль. Может, Элли ночью бежала, не разбирая дороги, и забралась в Тайг миль на двадцать? Тогда ковыляющему Сильверу ее не догнать. Если только она не лежит где-нибудь, совершенно выбившись из сил — или же… Даниэль гнал прочь мысли о том, что может случиться в глухом лесу с беззащитной, покалеченной женщиной.

И этот неотступный взгляд в спину… Колдуны умеют внедряться в чужое сознание, смотреть на мир чужими глазами. Глазами какой-нибудь птицы, зверя или даже человека приспешники Нечистого видят, что делается за много миль от них. Колдун, к которому лемуты вели Элли, выслал им навстречу свежий отряд Ревунов — выходит, он знал, куда именно присылать подкрепление. Слуге Нечистого легче легкого выяснить, как нынче обстоят дела, и пригнать сюда новое полчище лемутов. Уж коли Элли привлекла его внимание… По спине у пастуха ползли мурашки.

А может, за ним следит отец Альберт? Ведь священники тоже способны пользоваться чужим зрением. Ну, если так… С преподобным отцом Даниэль поговорит отдельно.

Разве священник не понимает, что, отослав Элли в лес, он послал ее прямиком на службу к Нечистому? Кажется, пер Альберт забыл свой долг. Или не забыл, а просто напуган и сломлен? Даниэль хорошо помнил его слова: «Нельзя связываться с Нечистым. За это платят слишком дорого». Да, похоже, гибель Элисии надломила хорошего человека…

Сильвер остановился. Не просто остановился передохнуть, а стал резко, вдруг. Ощетинился, зарычал. Зародившееся в глотке глухое ворчание поднималось до хриплого рева, с клыков падала слюна. Пастух поднял лук, приладил стрелу, быстро озираясь. Сильвер попятился, задом оттесняя хозяина. Он и боялся, и угрожал одновременно. Даниэль отступил, прижался спиной к толстому стволу. Впереди зеленели заросли, торчали над ними кроны пальм, желтели какие-то сухие стебли, оставшиеся с прошлого лета. И в этих зарослях таился некто сильный и опасный. Даниэль ясно чувствовал исходящую оттуда угрозу. «Не трожь. Проходи мимо», — это ощущение почти оформилось в слова в его мозгу.

Кто же там? Разумный зверь? Лемут?

Он держал заросли на прицеле. Ни один лист не шелохнулся, но это говорило лишь о том, что неизвестный не пустился наутек. Не лучше ли и впрямь обогнуть эти пальмы и кусты да убраться подобру-поздорову? Видать, не малого размера тот, кто там засел, коли способен вогнать в страх Сильвера…

Но след Элли ведет прямиком туда. Прошла ли она сквозь заросли, или этот грозный некто сидит сейчас над ее костями и желает отогнать пришельцев, которые помешали его трапезе?

Ощущение недовольства и угрозы стало сильней. Сильвер не смел залиться лаем, а только рычал и хрипел, и жался к ногам хозяина. Даниэля вдруг осенило.

— Элли! — крикнул он, холодея.

— Аиэль! — прозвучал из зарослей рыдающий крик.

Листья пальмы вздрогнули, из них выскользнула зеленоглазая. Сломанная рука по-прежнему висела на перевязи, в другой руке Элли сжимала, точно пику, крепкую палку.

— Аиэль! — она ринулась на пастуха.

Он прыжком перелетел через Сильвера, упал ей под ноги, сшиб. Конец палки глубоко ушел в землю, Элли повисла на ней, удержалась на ногах. С лаем метнулся пес, пытаясь вцепиться зеленоглазой в горло. Даниэль вскинулся с земли, ухватил Элли за пояс, рванул на себя. Сильвер с разгону проскочил над ними.

— Стоять! — заорал Даниэль, лежа на земле, удерживая зеленоглазую.

Острый локоть Элли пришелся ему в живот. Он охнул от боли и ладонью рубанул ее под ухом. Женщина бессильно повалилась ему на грудь, ее голова мягко стукнула по земле. В первое мгновение он испугался, что ненароком убил ее, но затем ощутил биение сердца. Даниэль выполз из-под ее тела, погрозил кулаком Сильверу, который сунулся было довершить расправу. Пес отпрыгнул в сторону.

— Тварь полоумная, — проворчал пастух, ощупывая себя — не вылетел ли во время заварушки из ножен охотничий нож, на месте ли фляга с водой. Подобрал лук, нашел две выпавшие из колчана стрелы. — Нечего на людей бросаться! — заявил он, когда Элли приоткрыла осоловелые глаза. Даниэль выдернул из земли торчащую палку и забросил подальше в пальму.

Элли постепенно приходила в себя и вновь начинала наливаться злобой. Несколько секунд пастух был не в силах подавить ярость: Нечистый забери отца Альберта, как он ее обработал! Всадил в сознание незнамо что — ощущение ее собственной грозной силы, лемутскую злобу и враждебность — да и отправил в Тайг пропадать. Тут Даниэль с недоумением обнаружил у зеленоглазой на поясе ремешок с подвешенной фляжкой в изящном замшевом чехле. Никак преподобный отец свою флягу ей подарил? Заботливый какой!

Пастух присел возле Элли на корточки, коснулся исцарапанного плеча. Сосредоточился на чувстве нежности, успокоенности, ласки. «Элли, хорошая моя. Тихо, тихо. Лежи. Сейчас пойдем домой, и все будет ладно. Лежи тихонько. Милая, успокойся. Милая моя».

Он долго уговаривал Элли, то вслух, то мысленно, и наконец ощущение ее враждебности понемногу растаяло, напряжение ушло из ее рысьих мускулов, глаза просветлели.

— Аиэль, — с хрипотцой проговорила Элли, потянулась к пастуху, провела горячими пальцами по его руке.

— Опамятовалась? Вот и славно.

Даниэль поднялся, окинул ее взглядом.

Сломанная рука отекла — смотреть жутко, точно синее бревно. Пятнистая шкура порвана на бедре, из нее выхвачен клок. Вот откуда взялся тот лоскут, который Сильвер отыскал на берегу Атабаска, — когда выбиралась из воды, Элли просто-напросто зацепилась за сук, а вовсе не оставляла знаки, рассчитывая на помощь. Даниэль пощупал ее фляжку — пуста. Он предложил Элли свою. Зеленоглазая жадно припала к горлышку, и ему пришлось силой отнять флягу, чтобы хоть глоток остался Сильверу. Видя, что другие пьют, пес насторожил уши, нетерпеливо поскуливал и умильно глядел на хозяина. Пастух опять дал ему воды с ладони.

— Ну что, пошли домой?

Сильвер переступил на трех лапах, припадая к земле, — казалось, радостно закивал. Элли уцепилась за руку Даниэля.

Теперь, когда ее оставило внушенное отцом Альбертом ощущение собственной непобедимости, она была очень слаба.

— Аиэль… Элли, — она указала на пса.

— Еще чего! Он тебя сыскал — а ты его сожрать думаешь?

— Аиэль…

— Не дам! Увижу ворону — подстрелю. — Даниэль потянул из колчана стрелу, оглядывая деревья кругом.

Поднимающиеся в небо колонны сосен были необитаемы, только высоко в кронах верещали белки. Пастух заметил коричневую пичугу, которая доверчиво скакала на ветке ольхи совсем близко, — но не стрелять же эту кроху, в ней и соков никаких нет. Опять! Чувство щекотного холодка на щеке — чей-то внимательный взгляд. Держа лук наготове, Даниэль будто невзначай повернулся, обшарил глазами стволы сосен, ветки ольхи, редкую пальму, перемежающуюся с прошлогодними желтыми стеблями жесткой травы. Вот оно!