Слуньские водопады

Станции были довольно часты. Пассажиры, сходившие на них, напоминали тех, что вышли на последней перед мостом. И на перроне происходило то же самое. Представителей разных гостиниц было еще больше.

Во время поездки через Земмеринг Клейтон себе места не находил; то он смотрел из окна коридора на крутой откос, то из окна купе в разверзающуюся бездну. Поезд уже опять шел по высокому виадуку. Клейтон снова выскочил в коридор, очень ему хотелось взглянуть на поросшую лесом долину. Но вот и она скрылась из глаз. Теперь крутой откос, казалось, придвинулся к железной дороге. Он опять поспешил в купе, извинился перед Харриэт за то, что то ж дело входит и выходит, и снова стал смотреть в окно, на открывшиеся дали, где солнце льнуло к зубцам скал, которые мягко светились над лесами, далекими лесами, отсюда похожими на мох. Харриэт улыбнулась. Этот вид Клейтон даже воспринял как избыточный. Она, конечно, заметила и сразу отдала себе отчет в том, что его интерес к горной железной дороге не чисто инженерный интерес. К тому же он не был строителем-железнодорожником или инженером в том высшем смысле, каковой демонстрировался здесь, а специалистом-машиностроителем на одном из заводов своего отца, начинающим директором предприятия, старавшимся улучшить условия производства. Но все равно он был техником и, вероятно, многое понимал из того, что она даже и увидеть-то не умела. Вот какие мысли проносились за сросшимися бровями Харриэт. Сейчас она вдруг ощутила затрудненность слуха, словно в ушах у нее была вата, но не поняла, что это следствие перепада давления из-за быстрой смены высоты. Клейтон отошел от окна. Взглянул на Харриэт, но та не подняла глаз, иначе она бы заметила, что его лицо омрачилось. Снова станция. Клейтон прочитал в своем карманном путеводителе, что эта станция расположена на высоте около 900 метров над уровнем моря. Затем все кончилось в долгой свистящей тьме туннеля. Лампа на потолке, которую кондуктор зажег еще до начала подъема, неярко освещала комнатку с мягкими сиденьями, что вместе с двумя своими обитателями мчалась сквозь тьму. Клейтон закрыл окна. В туннеле Харриэт опять подумала о восторге, в который его повергла эта дорога, и о том, как он выглядел в эти мгновения. Мысль разделить с ним его восторг и сейчас не пришла ей на ум. Туннель кончился. Поезд с грохотом и стуком мчался вниз, это они отчетливо чувствовали. Наверху он частенько замедлял ход. Ландшафт успокоился, лесистые вершины стали ниже. Харриэт опять хорошо слышала. Она сообщила об этом мужу, и он объяснил, что с нею было.

В Загребе им иногда казалось, что они все еще в Вене, в большом кафе. Лица кельнеров, да и многих посетителей тоже точь-в-точь как в Вене, "Austrian faces" [приметы Австрии (англ.)], - сказала Харриэт. Роберт нашел, что это даже приятно.

О поездке по Земмерингу он больше никогда не вспоминал. Ближайшей их целью было теперь торговое село в Крайне, называвшееся Церкника или Циркниц. Оно расположено невдалеке от озера, которое время от времени вместе со всеми рыбами и прочими обитателями исчезает, вроде как Нойзидлер-Зе в земле Бургенланд; странная эта его особенность была известна еще Плинию.

Господин Милонич изготовил для четы Клейтонов нечто вроде словаря-путеводителя, англо-словенского и англо-хорватского, содержавшего необходимейшие слова, и вдобавок нарисовал на полях маленького рака, а рядом с ним большой восклицательный знак. С помощью этого рисунка вечером на их столике очутилась завернутая в многочисленные салфетки миска, в которой, когда их сняли, обнаружилась целая гора этих докрасна сваренных тварей. Солоноватый свежий вкус их свое дело сделал - это были гигантские раки, - и рислинг как нельзя лучше подходил к ним.

Но Клейтон, с превеликим любопытством рассматривавший этих чудищ, хотел, посильнее разогревшись, снова пуститься в путь по горной дороге причины на сей раз были уже отнюдь не технические; он потребовал, чтобы его свели туда, где водятся эти раки, ему было интересно понаблюдать за ними в их естественном окружении. (Все это можно было высказать с помощью словаря Милонича и языка знаков, им изобретенного.)

– Ну, конечно же, - заметил хозяин, - до этого места каких-нибудь двести шагов, не больше.

На следующий день двести шагов остались позади. Собственно, это было еще не озеро, а так, проточное мелководье. Берег находился в тени, но водное зеркало сверкало на свету. Клейтон лег на живот в траве и низко склонился над водой. Здесь, у берега, заводь была совсем мелкая и прозрачная. Вскоре он, к своему изумлению, увидел трех или четырех раков, ползающих у самого берега и вылезавших из его впадин. Клейтон вскочил.

– Я вижу сразу нескольких!
– крикнул он Харриэт, стоявшей на лужайке. Он скинул пиджак, засучил рукава рубашки чуть ли не до плеч, снова лег на живот и подполз к самой воде, так что удержался в равновесии только благодаря своим длинным ногам. Затем медленно опустил правую руку, но рак, на которого он нацелился, сильно ударяя хвостом и пятясь, нырнул вглубь и был таков. Клейтона удивил и в то же время позабавил этот маневр (он еще никогда не видел рака в вольной воде), он занес руку над другим; тот сидел у норы, повернув голову и могучие клешни в сторону пруда. Клейтон хотел и его принудить к забавному прыжку, но этот, величиной превосходивший всех остальных, даже не заметил приближения его руки. Тогда Клейтон, собравшись с духом, схватил его как положено, хотя ни малейшего опыта у него не было, за переднюю часть, так называемую "шейку", и вытащил. Хвост этой твари был крепко прижат к брюху, он выгнулся назад, широко растопыренные клешни уже готовы были схватить пальцы Клейтона, но ничего из этого не вышло. Клейтон повернулся на левый бок и бросил рака в траву; разъяренный, тот немедленно зашагал, угрожающе вытянув клешни. Клейтон засмеялся.

– Я его изловил, - крикнул он Харриэт, подошедшей ближе.

Она улыбнулась, глянув на мужа и его живую добычу. В тишине журчание ручейка, неподалеку отсюда перекатывавшегося через камень, казалось шумом. Клейтон, все еще лежа, пересадил рака, сразу направившегося к воде. Но через минуту-другую снова осторожно взял его за шейку, в вытянутой руке понес к заводи и пристроил на маленькой каменной плите, чуть-чуть выступавшей из воды у самого берега. Это чудище в жесткой своей скорлупе, вооруженное клешнями, несколько секунд поколебалось, потом все-таки ступило в воду и скрылось в глубине: Клейтон, покуда можно было, следил за ним, низко склонившись над водой.

– Успел со мной познакомиться, - сказал он жене, указывая, куда скрылся рак.

– Не думаю, чтобы это его обрадовало, - ответила Харриэт.

На том естественнонаучная охота окончилась. Да и есть раков Харриэт уже не хотелось, аппетит пропал, пояснила она, при виде этого буро-зеленого чудища в траве, очень уж оно смахивало на громадного паука. Клейтон живо и как бы обрадованно с ней согласился:

– Я тоже их больше в рот не возьму.

Отныне они ели рыбу, которой много было в озере, тем более что жарили ее отлично. Молодая чета пробыла здесь дольше, чем предполагала, хотя ей и пришлось поступиться некоторыми привычками. Так, например, в маленькой гостинице не было ванной комнаты. Ежедневное купание - не в той заводи, где Клейтон поймал рака, но в озере - было просто спортивной забавой, прежде всего для Харриэт, отлично плававшей и нырявшей, а не только желанием освежиться. Несмотря на синее по-летнему небо, от жары они нисколько не страдали. Казалось, что даже почва здесь прохладна, настолько она была пропитана водой и зеленью. Они с удивлением вспоминали свое пребывание в Вене, они словно прожили несколько дней в парной бане, хотя случайный взгляд на градусник за окном свидетельствовал, что температура здесь ничуть не ниже. Обилие листвы куда ни глянь, плеск притоков Циркница, изгиб освещенной солнцем дороги, устремляющейся в тень под пышные кроны деревьев, водяная пыль, пронизанная одним-единственным солнечным лучом, пробившимся сквозь густые ветви, - все это отбрасывало синеватые тени даже в полдневной светлоте и брало верх над жарой.

В комнате преобладал зеленый цвет. Слева за окном виднелась верхушка правда, не вся - большого дерева. Через неделю это была уже как бы собственная их комната. Так сильно она изменилась. Они это ощущали, но об этом не говорили. Воспоминание о том, как Харриэт стояла на лугу (еще раньше она стояла около пруда в венском Пратере), причиняло боль Клейтону. Теперь он знал, что женился на ней, с самого начала предчувствуя, что так будет. Случалось, небо бывало затянуто облаками, свет, точно серая пыль, лежал в уголках окна. Большая комната была тогда вся заполнена слабым светом. В ней стоял письменный стол. Харриэт вечно писала письма. Все у нее было для этого приспособлено, включая надежно закрывавшуюся дорожную чернильницу. Закрытая она имела форму жокейского кепи и была расчерчена соответствующими полосками. Клейтон был не в силах писать письма, Харриэт же могла писать даже поздно вечером после ужина. Мужу ее иногда казалось, что она устроила здесь самую настоящую канцелярию. Писала она быстро. За час четыре, а то и пять писем. В Англию, в Канаду и еще по разным адресам. Почерк у нее был крупный и прямой, перо явственно скрипело, двигаясь по сиреневой бумаге. Клейтон лежал на огромном гнутом диване. Они однажды написали открытку и Милоничу в Вену.

Лишь через десять дней супруги двинулись дальше. Хозяин-словенец жалел, что уезжают гости, которых он всячески обхаживал, так что комфортом, пусть несколько старомодным, они здесь наслаждались больше, чем в каком-нибудь роскошном отеле. После поездки, не слишком долгой, они очутились в совершенно другой долине, образовавшейся вследствие несколько втиснутой в узкое русло реки. Когда после тряской дороги от Цетине до реки Кораны супруги впервые пошли вдоль ее берега, им уяснилось, что неумолчный и все нарастающий грохот, наполнявший воздух, не мог исходить от суженного ложа реки рядом с ними.

Слева, за излучиной, река разливалась шире. Но устье ее оказалось перегороженным белой вертикальной стеною невероятной высоты, грохотавшей теперь уже вблизи от них.

На мгновение у Клейтона перехватило дыхание, вернее, ему стало вдруг нечем дышать. Вряд ли ему тогда или позднее довелось простейшим образом объяснить себе всю мощь впечатления, которое он сейчас испытывал, а именно что огромные массы воды, которые он доселе видел лишь горизонтальными например, во время морских путешествий, - вдруг вздыбятся и стеной встанут перед ним (во всяком случае, в первые мгновения эта стена показалась ему не только вертикальной, но и монолитной).

Харриэт молчала. Значит, и ей был ведом страх.

Наверху у бело-пенного края - нижняя часть водопада была вся в дымке вдруг стали заметны какие-то непонятные детали: крыши, мостики, решетки или что-то в этом роде, из старого побуревшего дерева. Эти штуки там, наверху, были самым устрашающим в водопаде, но никто не сумел бы сказать, почему, собственно.

Они пошли дальше. Сейчас грохотало слева, потом за их спиной, но водопад был уже невидим.

Водопады Слуни - почти что посреди местечка Слунь достопримечательность, вернее, венец здешних краев. Нынче они уже не те, говорят даже, что несколько лет как они почти вовсе исчезли. Но в 1877 году развалюхи еще торчали из пенистых вод по всему верхнему краю водопада, видны были и дорожки, связывавшие их с крохотными участками, хижинами и мостиками, не внушавшими особого доверия. Все эти строения над водопадом были мельницами, принадлежавшими разным хозяевам.