Слушающие

За пультом сидел Адамс, на голове у него были наушники, и он не сводил глаз со шкал и осциллографов. Когда они вошли, он поднял голову и помахал им рукой. Макдональд вопросительно поднял брови, Адамс ответил пожатием плеч, а потом повесил наушники на шею.

— Как обычно, ничего.

— Прошу вас… — Макдональд снял с его шеи наушники и вручил их Томасу. — Послушайте.

Томас взял наушники и начал слушать.

«Поначалу слышится шепот, словно какие-то дальние голоса или плеск ручейка в каменном ложе, журчащего в трещинах и падающего небольшими каскадами. Затем звуки нарастают, теперь это голоса, говорящие с жаром, но все разом, так что ни одного не разобрать. Слушающий старается услышать, но его усилия лишь подстегивают эти голоса, и они говорят еще громче и еще непонятнее. Слушатель может повторить следом за Данте: „Мы были возле пропасти, у края, и страшный срыв гудел у наших ног, бесчисленные крики извергая“. Тем временем голоса переходят от лихорадочных просьб к гневным крикам, словно требуют освобождения из огня, подобно проклятым душам. Они бросаются на слушателя, словно желая разорвать его за то, что он посмел вторгнуться между падшими ангелами со всей их спесью и чванством. „Я видел на воротах много сот, дождем ниспавших с неба, стражу входа, твердивших: «Кто он, что сюда идет, не мертвый, в царство мертвого народа?“

Слушателю кажется, что и он один из этих голосов, осужденный, как и они, на адские страдания, способный лишь кричать в отчаянье и муке, что никто его не слышит, что никого не трогает его участь, что никто его не поймет, даже если он докричится до кого-то. «Я отовсюду слышал громкий стон, но никого окрест не появлялось, и я остановился, изумлен». И кажется ему, что его окружают «ужасные гиганты, те, кого Дий, в небе грохоча, страшит поныне». Все они вместе с ним напрягают свои могучие легкие, чтобы докричаться до слушателя, который их не понимает. «Rafel mai amech izahi almi», — яростно раздалось из диких уст, которым искони нежнее петь псалмы не полагалось». И слушатель чувствует, что в эту минуту его покидает сознание».

Голоса умолкли. Макдональд снял с него наушники, которые, как смутно помнил Томас, он надел сам. Его потрясла неодолимая магия этих звуков, этих голосов, требующих, чтобы их выслушали, сливающихся в общий хор, в котором каждый поет свое…

Он пережил мгновение откровения, понял, что пропадет, как и эти голоса, и, если не найдет выхода, будет обречен на вечную жизнь в своей телесной оболочке, настолько одинокий в своих страданиях, как если бы находился в самом аду.

— Что это было? — ошеломленно спросил он.

— Голос бесконечности, — ответил Макдональд. — Мы переводим радиосигналы в звуки. В приеме это нисколько не поможет. Если мы что-то и поймаем, это покажут пленки, вспыхнут детекторы, компьютер поднимет тревогу. Но для нас это источник вдохновения, а в мы нем здорово нуждаемся.

— Я бы, — сказал Томас, — назвал это гипнозом, помогающим убедить маловеров, будто там действительно что-то есть, будто однажды они отчетливо услышат то, будто сейчас лишь воображают, что там на самом деле есть иные существа, которые пытаются общаться. Это всего лишь способ обмануть самого себя и обвести вокруг пальца весь мир.

— На одних это действует сильнее, на других слабее, — сказал Макдональд. — Очень жаль, что вы восприняли это как личный выпад. Мы не занимаемся такой дешевкой. Вы же знали, что в этом нет никакой связи.

— Да, — согласился Томас, злясь, что голос его дрожит.

— Но я хотел, чтобы вы послушали кое-что другое. Это всего лишь введение. Пройдемте в мой кабинет. Ты тоже, Боб. Оставь прослушивание техникам.

Втроем они направились в кабинет и уселись в кресла. Стол Макдональда теперь был пуст — подготовлен к завтрашней добыче, — однако запах старых книг остался. Томас, не сводя глаз с Макдональда, гладил пальцами деревянные подлокотники кресла.

— Этот номер не пройдет, — сказал он. — Ни все гипнотизирующие звуки мира, ни приятное общество, ни чудесный ужин, ни красивые женщины, ни трогательные сцены семейной жизни никоим образом не заслонят факта, что Программа продолжается уже более пятидесяти лет и до сих пор ничего не добилась.

— Я для того и привел вас сюда, чтобы сказать, — произнес Макдональд. — Послание есть.

— Нет никакого Послания! — вмешался Адамс. — Я бы знал!

— Просто мы не были уверены. У нас уже бывали ложные тревоги, и то были самые трудные для нас дни. Но Сандерс знал, в конце концов это его детище.

— Ленты с Большого Уха? — спросил Адамс.

— Да. Сандерс работал над ними, старался их очистить. Теперь мы совершенно уверены, и завтра утрем я всех соберу и все расскажу. — Он повернулся к Томасу. — Но мне хотелось бы получить ваш совет.

— А вы не блефуете, Макдональд? — спросил Томас. — Слишком уж удачное стечение обстоятельств.

— Такое бывает, — сказал Макдональд. — В истории полно подобных примеров. Многие программы добились успеха, многие идеи восторжествовали лишь потому, что их спасло от уничтожения стечение обстоятельств, случившееся обычно за минуту до окончательного успеха.

— Но ваша просьба о помощи, — продолжал Томас. — Это очень старый трюк.

— Прошу не забывать, мистер Томас, — заметил Макдональд, — что мы ученые. Более пятидесяти лет мы вели исследования без малейшего успеха и перестали думать — если вообще когда-нибудь думали — о том, что сделаем, если нам повезет. Нам нужна помощь. Вы знаете людей, знаете, как к ним обращаться, что они принимают, а что отвергают; знаете, как они отреагируют на неизвестное. С нашей стороны все логично и естественно.

— Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я в это не верю.

— Поверь ему, Джордж, — сказал Адамс. — Он никогда не лжет.

— Все лгут, — упирался Томас.

— Он прав, Боб, — сказал Макдональд. — Однако вы поверите, мистер Томас, ибо это правда, которую можно проверить и репродуцировать, и когда мы все опубликуем — а мы поступим именно так, — ученые скажут: «Все естественно, все верно, так и должно быть». Какая мне польза от обмана, который можно легко раскрыть и который разрушил бы нашу Программу вернее, чем все, что вы смогли бы написать?

— Говорят, что если кто-то хочет открутиться от службы в армии, ему нужно жаловаться на боли в позвоночнике или голоса в голове — и то и другое недоказуемо, — заметил Томас.

— Физические науки объективны, и открытие такого калибра будет проверяться не раз и не два… повсюду и каждым.

— А может, вы хотите меня подставить, чтобы именно я завалил вашу Программу?

— А разве я могу сделать такое, Томас?

— Нет, — ответил тот, но, вспомнив о голосах, добавил: — Откуда мне знать? Почему именно сейчас, в тот самый момент, когда я приехал, чтобы написать эту статью?

— Не хочу преуменьшать значения вашей задачи, — сказал Макдональд, — однако вы не первый журналист, явившийся сюда, чтобы написать статью. Почти каждую неделю кто-нибудь приезжает к нам. Было бы странно, не появись здесь кто-нибудь через день или два после получения послания. Просто жребий пал на вас.

— Ну, ладно, — сказал Томас. — И что это такое? Как вы его обнаружили?

— Примерно год назад мы начали получать ленты с Большого Уха — записи их текущей радиотелескопии и взялись за анализ. Сандерс пускал их на компьютер, на наушники и бог знает на что еще, пока однажды ему не показалось, будто он слышит музыку и голоса.