Служанка арендатора

И Маркус невольно представил себе белые выхоленные руки, которые рисуют, играют на фортепиано, но никогда не знают черной повседневной работы. Вероятно, она говорит по-французски, кокетливо щулит глазки и страдальчески морщит нежный лоб, если речь заходит о нужде и лишениях…

Много лет спустя после смерти матери отец женился вторым браком, и от этого брака родилась прелестная девочка, которую старший брат боготворил. Его мачеха, ведущая все хозяйство, боялась, что не справится с воспитанием дочки. Четыре года тому назад их тесный кружок семьи увеличился новым членом, гувернанткой.

Ироническая улыбка промелькнула по губам молодого Маркуса при этом воспоминании: он отлично изучил тип гувернанток, ставший ему ненавистным. Они почти не занимались воспитанием девочки, больше думали о себе, и употребляли все усилия к тому, чтобы занять место хозяйки дома.

Мачехе Маркуса пришлось без конца менять гувернанток, вот почему он так иронически относился к ним.

Взгляд его снова перенесся на портрет жены главного лесничего…

Нежная стройная лилия в подвенечном наряде, смотревшая на него из золотой рамки белокурых локонов, обладала твердым характером и нежной душой…

– Уж не оглохли ли вы, господин Маркус? – спросила Грибель, уставившая стол закуской и кофе. – Я стучу посудой, а вы с таким видом уставились на портрет, словно влюбились в покойную!

Маркус засмеялся.

– Вы угадали, госпожа Грибель, я влюбился по-уши в эту очаровательную женщину! И любил бы ее, не взирая на то, молода она или стара!

– Полно вам шутить, господин Маркус! Под старость она, как и все, лишилась своей прелести! Ее волосы поседели, лицо было изрезано морщинами и напоминало печеное яблоко, так что и разговора о любви с вашей стороны не могло быть и речи!

4.

Маркус собирался только осмотреть новые владения, затем совершить прогулку через Тюрингенский лес до Франкена.

Однако, прошло уже три дня со времени его прибытия, а он и не думал покидать „Оленью рощу“ и отказался от первоначального намерения продать это отдаленное имение. Ни за какую цену не расстался бы он теперь с этим прелестным уголком, где он чувствовал себя так, словно он родился в этом милом старом доме.

Маркус поселился в комнате с балконом и примыкавшей к ней спальне. Ряд комнат, начинавшийся рабочим кабинетом покойного лесничего и кончавшийся лабораторией, был тщательно проветрен и снова заперт на ключ. К великому огорчению госпожи Грибель новый владелец объявил, что туда не должен никто проникать.

И Маркус походил на отшельника, удалившегося на удаленную горную вершину и забывшего о том, что внизу, под его ногами, кипит бурная жизнь, отзвуки которой не достигали его.

Необычайная тишина царствовала в усадьбе!…

Вся деятельность сосредотачивалась внутри большого двора, отделенного от дома площадкой, усыпанной гравием, на которую выходило крыльцо. Площадка была окружена грушевыми деревьями, ветки которых ломились от тяжести плодов, а у ворот помещалась конура Султана.

Как ни деятельна была госпожа Грибель, она не терпела в главном доме суеты и не позволяла людям хлопать дверями, а снаружи было еще тише. Там только царствовали голуби, да изредка по дороге, пересекавшей дерновую лужайку перед домом, проходила женщина со связкой хвороста на спине, или толпа ребятишек, собравшихся в лес за ягодами.

Маркус не отправился в намеченное путешествие, но не сидел, сложа руки, в усадьбе: он приводил в порядок дела.

Уже давно проектировалась железная дорога, которая должна была коснуться „Оленьей рощи“. И надо было хорошенько обдумать, чтобы железная дорога не угрожала отнять лучший кусок пахотной земли, а прошла бы по менее ценному грунту.

Маркус обошел все свои владения и всюду встретил образцовый порядок и разумное ведение хозяйства, бережно сохранявшее производительные силы почвы. Исключение составляла мыза, казавшаяся заплатой на роскошном платье.

– Пока жива была старая госпожа, земля еще возделывалась, – сказал Петр Грибель Маркусу, – судья нередко сам ходил за плугом, да и у него был работник. Но потом судья одряхлел, работник сбежал следом за служанкой, так что о полевых работах не могло быть и речи, если бы не лесничий из княжеской рощи. Он родом из той местности, где прежде судья держал в аренде княжеское имение. В юности этот лесничий служил у судьи поденщиком и, кажется, очень привязан к старым господам. Все свободное от трудной службы время он проводит на пашнях мызы, и молоденькая служанка помогает ему, я сам видел!

Маркус еще ни разу не был на мызе!

Он намерен был исполнить последнюю волю прежней владелицы усадьбы, несмотря на то, что она была выражена на клочке бумаги и не подписана свидетелями. Но ему противно было вступать в личные переговоры с судьей и „гувернанткой“, поэтому он хотел устроить это дело письменно, по возвращении домой.

Маркус не тяготился одиночеством, которое ему пришлось испытать впервые. Он не был пресыщен жизнью, большой город с его шумом имел для него притягательную прелесть. Он всей душой отдавался наслаждениям, так как был молод, и горячая кровь кипела в его жилах. Однако он был рад отдыху в этой глуши после шумного зимнего сезона и усиленной работы на фабрике.

Любимым местопребыванием Маркуса в „Оленьей роще“ сделалась маленькая беседка, находившаяся в северо-западном углу тенистого сада. Беседка была восьмиугольной формы, имела два больших окна и две стеклянные двери, что открывало вид на все четыре стороны горизонта. Стены беседки были разрисованы по серому фону поблекшими цветами и плодами. Маленький диван в углу, круглый столик, несколько соломенных стульев и полка с книгами составляли всю ее меблировку. На окнах и дверях висели пурпуровые гардины, наполнявшие комнату каким-то магическим светом.

Дверь на западной стороне выходила на узенький балкон с деревянными перилами, откуда маленькая лесенка вела прямо в поле, что очень нравилось новому владельцу усадьбы.

На четвертый день своего приезда Маркус сидел утром в беседке и писал: он перенес сюда письменные и курительные принадлежности из библиотеки тетки и очень удобно устроился в маленькой комнатке. Он закурил сигару, и синие облака дыма заглушили запах ромашки и лаванды, которые утренний ветерок приносил сюда с огорода жены главного лесничего.

Маркус сидел против двери, из которой видна была дорога в усадьбу, пересекавшая прямой линией поля и потом исчезавшая в лесу. Лишь в одном месте от нее отделялась вправо узкая тропинка, пропадавшая в сосновой рощице, за которой находилась мыза.

На тропинке вдруг показалась женская фигура – служанка с мызы; на ней сегодня вместо ужасного платка, который Грибель называла „лошадиным наглазником“, была надета соломенная шляпа с широкими полями, закрывавшими лицо.

Она шла медленно, с опущенной головой; в левой руке она несла грабли, а правой захватывала на ходу колосья и пропускала их между пальцами. Вероятно, она собиралась сгребать сено, которое скосила несколько дней тому назад на отдаленном лугу.