Служба Смерти

— Я хочу воссоединиться со своей супругой, когда придёт моё время. Оставляю право жить вечно за Алексом.

— Это логично. Вообще-то я надеялась, что нам удастся поговорить на отвлечённые темы… Прошу меня простить за столь резкое мнение о вашей работе, — соблюла правила этикета я.

— Это не просто работа для меня. Я начал разработку препарата, когда узнал, что моя жена тяжело больна.

— Сочувствую, я этого не знала, Алекс не рассказывал…

— Увы, прошло уже много лет со дня смерти моей жены, но удача — своенравная птица: поманит и снова исчезнет…

— Иногда нужно смириться с тяжёлой потерей, — сказала я.

— Но если есть возможность избежать этой потери, неужели вы бы не использовали её?

— Я не знаю, что ответить вам на это. Когда погибла моя семья и мы с братом остались одни, мне казалось, что всё вокруг потеряло смысл. А потом я вдруг поняла: когда-нибудь я увижусь с ними снова, может быть, в другой жизни…

Всё это время Алекс молчал и внимательно наблюдал за мной и отцом, вдруг он решил высказаться:

— Мери права: жизнь идёт дальше, нужно стараться обрасти счастье, как бы ни было тяжело.

— Из какого вы города, Мери? — спросил профессор таким тоном, как будто я нахожусь в камере под следствием.

— Из Москвы.

— Почему выбрали именно Оксфорд?

— Мой брат настоял на том, чтобы я получала самое лучшее образование и расширяла кругозор.

— Он оплачивает ваше обучение здесь?

— Да, именно так.

— Кто он по профессии? Чем занимается? Сколько ему лет?

— Ему очень рано пришлось начать работать. Сейчас он заканчивает университет, инженер-программист, работает по специальности, его пригласили после практики. А ещё он профессиональный спортсмен, занимается борьбой, ездит на соревнования по всему миру.

— Сколько лет вашему брату?

— Скоро будет двадцать три.

Альберт Линнеман поднял брови от удивления, Алекс вытаращил на меня глаза:

— Почему ты мне о нём почти ничего не рассказывала?

— Ты не спрашивал. Тут нет никакого секрета, просто он просил не особо распространяться о нём.

— Я вижу, у вас тёплые отношения… — продолжил тему профессор.

— Да, мы очень близки, — я старалась отвечать как можно более непринуждённо, но было чувство, словно каждое моё слово оценивается.

«Диана, смени тему, не впутывай сюда Максима», — снова предупредил Дилан.

«Поздно, старик уже привязался. Я что-нибудь придумаю».

— Он знает, что ты встречаешься с моим сыном?

— Ещё нет. Я хочу сначала убедиться в серьёзности наших отношений, прежде чем объявлять о них.

— Понимаю. Я сделал предложение Марии, матери Алекса, когда мы были знакомы всего полторы недели. Я тогда прилетал в Москву на месяц, читал лекции студентам.

— Как вы познакомились? — уцепилась за соломинку я.

— На выставке. Я понравился её подруге, она повела меня на выставку, где были выставлены работы Марии. Мы с Марией разговорились, и я был покорён. Спустя полторы недели, когда я сделал ей предложение, она согласилась, но познакомила меня со своими родителями, только когда мы уже подали заявление в ЗАГС. Она была независима и своенравна… Я понимаю, почему ты так нравишься моему сыну.

— Ваш сын тоже небезразличен мне…

— Не стоит, — старик поднял ладонь, показывая, чтобы я не продолжала. — Ваши отношения — это целиком ваше дело, я не буду вмешиваться в них. А теперь прошу простить: у меня много работы.

— Спасибо, что уделили мне время.

— Всего доброго, барышня.

«Профессор был насторожен, не находишь?» — спросила я Дилана.

«Он считает тебя проходимкой. Ничего удивительного. Главное, что не вмешивается».

«Да, пожалуй».

— Прости, мой отец иногда бывает не в настроении.

— Кому понравится, когда дело всей его жизни ставят под сомнение?

— Не бери в голову. Уверен, отец уже забыл об этом, — широко улыбнулся Алекс. — Идём, я покажу тебе свою комнату.

— С удовольствием! — просияла я.

Комната Алекса была размером, наверное, со всю нашу гостиную. И всё это широкое пространство портили безвкусные унылые обои вперемежку с деревянной отделкой. К тому же комната находилась теневой стороне, поэтому солнце почти не заглядывало туда. Весь интерьер состоял из хаотически расставленных мелочей: сборные коллекционные модели кораблей на полках, развешанные по стенам уродливые карикатуры, и только один пейзаж в массивной позолоченной рамке.

— Извини, тут бардак, — предупредил Алекс.

— Даже спорить не буду, — усмехнулась я.

«Мог и прибраться…» — недовольно подумала я про себя. Видимо, не так уж сильно он хотел произвести на меня впечатление.

Алекс показал рукой на пейзаж:

— Это мамина работа.

— Красиво… — без лукавства отозвалась я.

Картина понравилась мне. Во всяком случае, это была не беспорядочная мазня на полотне, а изображение, с душой выведенное твёрдой рукой мастера.

— Мрачновато, — добавила я, не отводя взгляда от картины. — Она всегда так рисовала?

— Это одна из её последних работ. По-моему, очень атмосферно.

— Очень точное слово, согласна с тобой.

— Мы ездили на то место на берегу моря каждые выходные. Почти всегда был шторм и пасмурная погода, но мама говорила, что ей нравятся настоящие ощущения.

— Давно её не стало?

— Восемь лет назад. Я тогда плакал несколько дней подряд, меня даже увезли в больницу. Мама хотела провести свои последние дни на родине, но отец был категорически против, всё время проводил в лаборатории над изобретением сыворотки.

— Почему она хотела на родину?

— Говорила, что не чувствует себя здесь, как дома. Чужая страна, другой менталитет.

— Отлично её понимаю… — я подошла к его постели и села на неё. — А карикатуры — твоих рук дело?

— Да. Нравятся?

— М-м-м… нет. При взгляде на них у меня возникает вопрос: ты так не любишь людей или это просто хобби — рассматривать под лупой чужие недостатки?

— Просто нравится рисовать. Это довольно весело. Не бери в голову, — ответил он, но моё мнение о его художествах заметно ударило его по самолюбию.