Служебное расследование

И вот опять, лёгок на помине, Яков Александрович появился в дверях ординаторской, стоило лишь о нём подумать.

Но выглядел он сегодня очень странно. Во-первых, он был в пижаме. Во-вторых, лицо его было ещё бледнее, чем в прошлую их встречу.

Облокотившись рукой о косяк двери, он приостановился, поздоровался и как-то буднично сказал:

— Хорошо, что сегодня дежурите вы, Любовь Евгеньевна! Сможете мне всё же сделать УЗИ, которое предлагали? Что-то мне совсем…

Любе показалось, что он начал оседать на пол, но ему удалось удержаться на ногах, вцепившись в косяк двери.

— Вам плохо? — Люба в секунду подскочила к Миронову, и ей каким-то чудом удалось довести его до кушетки, уложить. Он казался ей таким огромным, а она-то ведь… «маленькая собачка».

— Что-то как-то да, совсем ни к чёрту, — глухо отозвался Яков, прикрыв глаза.

Люба, которая уже была уверена в том, что необходимо экстренное хирургическое вмешательство, вызвала скорую. Живот трогать боялась, только посмотрела.

На лбу Миронова выступила испарина, и в то же время Якова Александровича трясло, как в лихорадке.

Люба молилась про себя, а вслух пыталась успокоить пациента, обтирала его лицо, убирала непослушные волосы со лба.

— Болевой порог высокий у тебя? — она по часто встречающейся среди врачей привычке перешла вдруг на «ты». — Боль крепко терпишь обычно?

— Да. Практически не боюсь боли… но только не такой, как сейчас.

Конечно, не хотелось перед женщиной выглядеть слабаком, хоть женщина и врач. Но сейчас было не до того, чтобы держать лицо. Миронов вдруг подумал, что до утра вряд ли доживёт.

— Сможешь рассказать, что было в период обострения несколько дней назад? Симптомы какие? Где болело?

— Боль была в середине живота. Два раза рвота, и температура небольшая, тридцать семь и три. Два дня так, потом легче.

Приехала скорая.

— В хирургию везите сразу, не тяните. Поверьте мне как гастроэнтерологу! — сказала Люба вслух, а потом добавила шёпотом на ухо фельдшеру: — Перитонит. Я уверена. Аппендицит, скорее всего. Приступ на ногах перенёс, симптомы заглушал, как мог.

— Ясно, — кивнул фельдшер. — Ускоряемся, ребята!

Люба знала этого фельдшера, молодого парня, всего в татуировках и с серьгами в ушах. Он был один из лучших. Повезло.

— Куда повезёте?

— Сама же сказала, в хирургию. В ближайшую и определим.

Любе было уже не до сна. Через час она позвонила в хирургию медсанчасти, расположенной рядом. Миронова ещё оперировали.

Ещё через час Люба снова позвонила; ей сообщили, что Миронов прооперирован, находится пока в реанимации.

На следующий день, прежде, чем отправиться домой, Люба поехала в хирургию.

Люба переживала по двум причинам. Во-первых, за самого Миронова. Во-вторых, беда с ним приключилась в их санатории, который и так находится под пристальным вниманием министерства. Она ругала себя за то, что перестраховывалась, но ей хотелось убедиться в том, что Миронов не имеет претензий к «Ключикам».

Миронов находился в медикаментозном сне. Бледность усугубилась, лицо выглядело осунувшимся. Из-под простыни, которой он укрыт, виднеются бинты. Вены все истыканы, кое-где кровоподтёки. Рядом с кроватью капельница.

Устроившись на стуле, Люба осторожно обтёрла салфетками лицо и руки Якова Александровича, проверила пульс. Температуры нет, определила Люба на ощупь.

Люба посидела минут десять и поняв, что пациент пока не собирается просыпаться, хотела подняться.

В этот момент ресницы Миронова дрогнули, а его рука, свободная от капельницы, сомкнулась на запястье Любы.

— Посидите ещё, пожалуйста, — тихо сказал он. — Мне так спокойнее.

— Я вас разбудила, простите!

— Я не спал. Просто так легче, когда глаза закрыты.

— Яков Александрович, вы не знаете, с вашими родственниками кто-нибудь связался?

— А зачем? Они все в Болгарии, на даче у моих родителей. И жена, и дети. Родители жены тоже на отдыхе сейчас.

— Но как же вы?..

— Не надо им сообщать. Я от этого быстрее на ноги не встану. Мне сиделка нужна. Вы могли бы помочь? Посмотреть объявления. Труд сиделки будет достойно оплачен.

— У меня есть знакомая женщина, которая подрабатывает сиделкой. К тому же, до пенсии она в медицине работала, у нас в санатории.

— Буду очень признателен, Любовь Евгеньевна!

Люба тут же позвонила Зинаиде Степановне, и через час та приступила к работе.

Дождавшись сиделку, Люба поднялась.

— Вы планируете здесь долечиваться, Яков Александрович? Или вас перевезут в Москву при первой возможности?

— Здесь. Мне тут жизнь спасли.

«А как же министерская клиника?».

Вопрос вертелся на языке у Любы, но она решила, что сейчас не время и не место для иронии.

— Яков Александрович… — Люба замялась.

— Ну? — он поднял брови, не открывая глаз. И Люба вдруг вспомнила, что перед ней высокопоставленный чиновник.

— У вас есть претензии к санаторию?

— Конечно, нет, о чём вы? Я приехал в период обострения, это документально подтверждено.

— Я не должна была вас принимать на оздоровление в санаторий!.. Не имела права.

— Вы сами-то в это верите, Любовь Евгеньевна? Попробовали бы вы не принять меня! — попытался усмехнуться он.

— Спасибо, — Люба направилась к двери, на ходу давая распоряжения Зинаиде Степановне.

— Вы придёте ещё, Любовь Евгеньевна? — Яков открыл глаза.

— Буду навещать ежедневно. Как врач.

— Спасибо, — он слабо улыбнулся. — Как врач — это хорошо.

Глава третья

Вскоре Миронова перевели из реанимации в отдельную палату. Сиделка постоянно находилась рядом с ним, но размещалась в отдельной маленькой палате по соседству. Когда приходила Люба, сиделка почему-то сразу исчезала на время. Видимо, давала себе небольшой отдых, передав подопечного в надёжные руки Любы.