Служит на границе старшина
Шрифт:
«Вот чем ты, брат, недоволен, вот почему такой молчальник разговорился», — усмехнулся Смолин и сказал:
— Думаете, у меня такого не было? Проходили и месяц, и полгода, а задержаний ноль целых, ноль десятых. А бывало, что ни день, то есть и есть… Никто не может предсказать и поручиться, где и когда появится нарушитель. Никто…
Даже не видя лица Головина, Смолин чувствовал, что тот недоверчиво улыбается.
— Вам, товарищ старшина, рассуждать легко. У вас — задержаний и задержаний! За сотню будет.
— Пожалуй, побольше наберется…
Сытые кони шли крупной рысью. Из-под саней
Дорога тянулась полями, сбегала в перелески… Кое-где в низинах намело такие сугробы, что лошади проваливались по брюхо.
Стайка хохлатых свиристелей лакомилась ярко-красной рябиной. А на придорожных елях зеленоватые клесты такую кутерьму подняли из-за шишек, что за версту слыхать.
Впереди вынырнул хуторок: три-четыре притулившиеся к лесу хаты. Кони запрядали ушами и, зафыркав, ускорили шаг. Над их спинами вился легкий парок.
Половину пути одолели. Скоро домой прибудем. Вот и первая хата. Окна замороженные, разрисованные морозом. Ветер сдувает снег с крыши, и над стрехой курится легкая снежная пыль.
Что это? Совсем рядом сердитый женский голос:
— Чтоб тебе, антихристу, ни дна ни покрышки! Нехай у тебя твои бесстыжие глаза лопнут! Чтоб ты подох, если у меня, бедной вдовы…
Головин откинулся назад и рассмеялся.
— Дает бабка прикурить!
И только сказал это, как из-за сарая вывернулась худая простоволосая женщина. Увидев пограничников, остолбенела, но уже через секунду морщинистое лицо осветилось мольбой и надеждой:
— Рятуйте, дорогие товаришочки! Рятуйте!
— Останови! — приказал Смолин. — В чем дело? Что случилось?
— Прийшов, сатана, и сразу до скрыни! — мешая украинские и русские слова, причитала женщина. — Я, каже, страдаю за вас, а вы, каже, такие неблагодарные, за шматок сала скандал подымаете! И щоб ты, баба, каже, знала, що допомогаешь не якомусь пройдысвиту, а самому Ястребу». И ще вин казав…
Ястреб! Ястреб! Последний из участников разгромленной бандбоевки Сокола! Самого Сокола задержали чекисты. Остался Ястреб один. Одинокий, озлобленный на весь мир, скрывался где-то в лесной чащобе и лишь изредка появлялся на отдаленных хуторах, когда голод выгонял к людям.
Слушая женщину, Смолин на какой-то миг прикрыл глаза. Поседевшая от горя девочка, у которой бандиты зарубили отца и мать… Пирамидки на могилах Морозова и Платонова… Засевший на чердаке пулеметчик в серой папахе… Многое мог бы вспомнить Смолин, но для воспоминаний не было времени.
— Ястреб? Где он? Куда ушел?
— А ось туды! — показала женщина на хату, нахлобучившую на себя большую снежную шапку.
— Смотри тут, Коля! — бросил Смолин и помчался по протоптанной в снегу тропинке саженными прыжками.
Сопровождаемый белыми клубами холодного воздуха вскочил в коридор. По пути опрокинул ведро воды вместе с табуретом. Рывком открыл первую попавшуюся дверь. Около плачущего навзрыд мальчика две женщины. На полу, у открытого сундука, груда одежды. «Где же Ястреб?!» Смолин бегом вернулся в полутемный коридор — ага, вот дверь в другую комнату! И еще не успел нашарить ручку,
как услышал звон разбитого стекла: бандит вышиб раму и, выскочив из хаты, припустил к лесу, огрызаясь из автомата.Рядом со Смолиным заплясали фонтанчики снега. Одна пуля, пробив валенок, обожгла ногу.
Смолин дал короткую очередь. И снова — мимо. «Да неужели уйдет, подлец? Буквально в руках был и выскользнул…»
Бежать по глубокому снегу трудно. Полушубок, валенки, даже шапка-ушанка сразу потяжелели. Дышать нечем. Во рту вязкая слюна.
— Ну погоди же! Еще бабушка надвое гадала, чья возьмет!
Р-раз! Смолин на бегу сбросил полушубок. Яростно мотнул ногой — и правый валенок вместе с портянкой полетел в сторону. За ним — левый. Сотни ледяных иголок вонзились в ноги. Всего передернуло, но бежать стало куда легче. Словно за плечами выросли крылья.
— Сейчас, гад, я тебя попотчую! Узнаешь, какие порядки на том свете! Там на тебя давно паек выписывают.
Расстояние между Смолиным и бандитом заметно сокращалось. Ястреб бросил мешок с награбленными продуктами и одеждой, пытался вытащить из кармана гранату, но она зацепилась за подкладку.
Смолин, почти не целясь, навскидку выстрелил, и тотчас пошатнулась под Ястребом земля…
Какой-то паренек в стеганке, со страхом косясь на убитого, протянул Смолину валенки.
— Обувайте, дяденька! Быстрее обувайте! Дуже зимно, ноги поморозите!
Появилось несколько встревоженных, перепуганных людей.
Кто-то принес полушубок. Кто-то заботливо натягивал на голову Смолина свалившуюся ушанку.
Ястреб лежал на спине, широко раскинув руки. На толстогубом лице застыло выражение угрюмой жестокости. Ощерились редкие зубы.
«Вот и добегался, — думал Смолин. — Что доброго сделал ты людям? Какой след оставил на земле? Кровь, слезы, муки… Жил, попирая человеческие законы. Проклятия и ненависть заслужил. Никто не скажет о тебе доброго слова. Никто не пойдет за твоим гробом. Ни одна живая душа не проронит слезинку над твоей могилой…»
Через топь
…След вел по топкой луговине. Под ногами пружинящий мох. Впереди мрачное болото. С края приземистые осокори. Кое-где на кочках чахлые худосочные елочки.
Смолину знакомы эти места. Неподалеку от болота их группу обстреляли диверсанты. После госпиталя долго пришлось с палкой ходить. Смолин слышал, что болото местами непроходимое. Есть трясины, затянутые вероломной ряской «окна». Неужели лазутчик не знает этого? Знает! Потому и выбрал этот путь. Что ж, если прошел он, пройдут они.
Вооружившись шестами, пограничники вытянулись в цепочку. Из глубины на поверхность с ворчанием вырывались пузырьки воздуха. Никто не произносил ни слова. Только слышны были хлюпающие шаги.
В некоторых местах Дика приходилось тащить на руках. В нем сорок два килограмма, и Смолин очень устал. Не раз соскальзывал с зыбких кочек и проваливался по пояс. И тогда словно кто-то в глубине затхлой болотной жижи цепко хватал и держал за ноги.
Измучились все донельзя. Вывозились в грязи, как черти. Но кончилась все же проклятая топь. Вылили воду из сапог, отжали портянки. Давай, Дик, принимайся за дело. Ищи след! Ищи!