Служитель египетских богов

— Ваш труд и пакеты, которые я вручил вашему поверенному, были в последнее полугодие первой посылкой от вас. Во всяком случае, мне так сказали. Кто-то, возможно профессор Бондиле…

— Или судья Нумаир, — подхватила Мадлен, — или какой-то коллега, или кто-то из слуг, или кто-то на корабле, или кто-нибудь из помощников месье Совэна. Цепочка слишком длинна.

Гюрзэн покачал головой.

— Еще одно доказательство того, что над вами нависла угроза.

— Оставьте. — Мадлен поднесла руку к губам и замерла в неестественной позе. — Вы что-нибудь слышите?

— Во дворе, — ответил монах после паузы. — Уезжают повозки.

Мадлен сдвинула брови.

— Действительно. У вас замечательный слух, брат Гюрзэн. — Лицо ее на секунду разгладилось и опять напряглось. — Угроза угрозой, она существует всегда, но все-таки неприятно, когда тебя начинает пугать даже скрип тележных колес.

Монах шумно вздохнул.

— Я вас понимаю.

Мадлен отложила в сторону карандаш.

— Что с вами? — требовательно спросила она. — Вы словно бы сам не свой. Что-то случилось в дороге? Ну-ка, выкладывайте все по порядку.

Гюрзэн облизал пальцы.

— Сейчас, пожалуй, не время, мадам. Вот, может быть, завтра…

— Сейчас, — уронила Мадлен, пристально глядя на копта.

— Рискованно, — возразил тот.

— И тем не менее. — Фиалковые глаза потемнели. — Выкладывайте. Мне нужно все знать.

Поначалу неохотно, со многими отступлениями и оговорками, но все более и более увлекаясь, монах стал рассказывать о своем путешествии по Нилу, не забыв упомянуть и о выходке корабельного плотника, и о таинственном незнакомце с необычным акцентом. Поведал копт и о том, как в Фивах матросы тайком обмахивались большими пальцами, отгоняя нечистого, когда он сходил с корабля. Повествование завершилось пространным сетованием на жадность наемных возниц.

— Они таки, — сообщил с грустью Гюрзэн, — сорвали с меня неплохой… Как это называется?

— Куш, — подсказала Мадлен.

— Вот-вот. Я уплатил им в полтора раза больше, чем надо бы. Впрочем, в Египте все цены всегда поднимаются вместе с подъемом воды. — Гюрзэн с сожалением посмотрел на поднос, хотя уже ощущал приятную сытость, и вновь обратился к Мадлен: — Забыл вам сказать, что месье Совэн выражает готовность при надобности помочь вам перебраться в Каир и обещает прислать за вами один из двух находящихся в его ведении кораблей по первому вашему зову.

— Брат Гюрзэн, я знаю, что вы настойчивый человек, однако я тоже упряма и покидать Фивы не собираюсь. Мы недавно обнаружили в храме еще одно скрытое помещение, настенная роспись которого, вне всяких сомнений, произведет в научных кругах настоящий фурор. — Она слегка улыбнулась. — Ну-ну, не надо так огорчаться. Я ведь не ребенок, и сюда привела меня вовсе не прихоть — разве не так?

— Так, — признал брат Гюрзэн. — Поначалу, правда, я полагал, что у вас не хватит на эту работу характера, но теперь вижу, что заблуждался. С вашим характером можно дрессировать крокодилов.

— Очень тактично, — рассмеялась Мадлен. — Брат Гюрзэн, мы с вами познакомились не вчера, вы знаете многие мои слабости, однако я ведь с ними справляюсь. Да, действительно, солнце Египта временами очень мне досаждает, но не в большей степени, чем другим. — Она встала со своего места, прошлась по комнате и, подойдя к монаху, уселась напротив него. — Трудности трудностями, но раскопки важней.

— Важней чего? Собственной жизни? — Монах помрачнел. — Не высока ли ставка?

На мгновение взгляд фиалковых глаз затуманился.

— Ставка? — задумчиво повторила Мадлен. — Не знаю. Спросите у Сен-Жермена.

— Спрошу, если буду вправе, — отрывисто бросил копт. Он медленно встал, скрестив на груди огромные руки. — Ко мне обратились с просьбой оказывать вам содействие и ограждать от возможных бед. С первой задачей я худо-бедно справляюсь, вторая, при вашей строптивости, представляется мне неразрешимой. Если вы и впредь намерены игнорировать мои предостережения, мне ничего не остается, как просить у вас позволения вернуться в свой монастырь.

Мадлен откинулась на спинку стула, глядя на него снизу вверх.

— Мне жаль, брат Гюрзэн, что наши нечастые размолвки, которым, каюсь, я не придавала большого значения, завели нас столь далеко. Но вы, насколько я вас успела узнать, прежде всего человек долга, и невозможность сдержать свое слово тягостна вам. Я хорошо это понимаю, однако ничем не могу вам помочь, ибо мой выбор сделан и ничто в моих действиях не изменится. В такой ситуации мне волей-неволей приходится признать, что лучшим для вас выходом является отъезд в Эдфу. Уверена, Сен-Жермен сказал бы то же самое. Скорее всего, он даже добавил бы, что следовало уехать намного раньше. — Она помолчала. — Что до меня, то я была бы весьма вам благодарна, если бы вы сочли возможным не уезжать.

— Вечером я буду молиться, — сказал монах, — и надеюсь, что мне дадут знать, как поступить. — Он покосился на поднос с остатками угощения.

— Почему бы вам не забрать все это к себе в комнату? — предложила Мадлен. — Если опять вдруг проголодаетесь, вам не придется прибегать к услугам Реннета.

Гюрзэн кивнул.

— Хорошо. — Он потоптался на месте. — Поймите, мадам Монталье, я вовсе не пытаюсь выдворить вас из Египта. Просто я чувствую своим долгом оберегать вас, а вы не хотите облегчить мою задачу.

— Мне вовсе не это от вас нужно, — сказала Мадлен, возвращаясь к своим бумагам. — Я о себе прекрасно забочусь сама. Но всю свою жизнь я хотела заниматься тем, чем сейчас занимаюсь. Все, что я изучала в детстве, имело отношение к древней истории. — Она раскрыла альбом и подтянула его к себе. — Забирайте поднос и ступайте. Приятных вам снов, брат Гюрзэн.

Монах пошел к двери и уже открывал ее, когда его догнало распоряжение.

— Если решите остаться, приходите пораньше, вы мне нужны.

— Вот как? — Копт замер в неловкой позе, громоздкий поднос мешал ему повернуться.

— Нам надо как можно точнее скопировать всю найденную настенную роспись, прежде чем до нее доберется вода. — Мадлен обмакнула кисточку в тушь и принялась с каллиграфической тщательностью наносить иероглифы на белое поле плотной альбомной бумаги, то и дело поглядывая на черновой вариант.

Гюрзэн какое-то время смотрел на нее, потом словно очнулся.

— Я буду молиться, чтобы Всевышний меня вразумил, — сказал тихо он.