Служитель египетских богов

— Я?!! — взревел Фальке. Недоумение в его глазах сменилось бешеной яростью. Он отшвырнул в сторону нож и набросился на Мадлен.

Они как безумные срывали друг с друга одежду, стремясь поскорее добраться до того, что скрывалось под ней. В их действиях не было слаженности, ибо страсть каждого все возрастала, а телам их, словно двум вибрирующим магнитам, лишь мешали совпасть, чтобы тут же расплавиться, беспорядочные движения рук.

Насыщение наступило внезапно. Они замерли, обессиленные, потрясенные, словно два моряка, выброшенные штормом на сушу. Его лицо было погружено в спутанную гриву блестящих волос, губы женщины припали к мужской шее.

Несколько позже, когда луна полностью осветила огромный храм на западном берегу Нила, Фальке очнулся от забытья, привстал на локте и убрал темные волнистые пряди с лица той, что лежала с ним рядом.

— Мадлен!

— Что? — отозвалась она, поворачиваясь, чтобы поцеловать его руку.

— Ну и кто я теперь? — спросил он в смятении.

Мадлен улыбнулась и хотела ответить шуткой, но синие глаза были серьезны.

— Эгидиус Максимилиан Фальке, врач. Отважный ученый и сильный мужчина.

— Твой соблазнитель. Вот кто я есть. — Он уставился на потолок, впервые заметив, что тот является всего лишь изнанкой вороха пальмовых веток, заменявшего хижине крышу. — Что касается остального… не знаю.

— Тише. — Она придвинулась ближе, оплетя его ноги своими и положив голову ему на плечо.

Он тоже обнял ее и повторил свой вопрос. Очень спокойно, не ожидая ответа.

— Итак, что же ты со мной сделала, Мадлен де Монталье?

* * *

Письмо Клода Мишеля Ивера, посланное из Вены Жану Марку Пэю в Фивы.

«Уважаемый Жан Марк Пэй! Не знаю, получите ли вы это письмо до половодья, но я договорился, чтобы его отправили с самым быстрым из покидающих Венецию кораблей.

Во-первых, позвольте сообщить, что я почти восстановил силы, чего не произошло бы столь быстро без благотворного вмешательства в оздоровительные процессы, идущие в моем организме, дальнего родича мадам де Монталье. Плюс к тому господин Сен-Жермен был так добр, что полностью предоставил в мое распоряжение великолепно вышколенного слугу, что также очень мне помогает. Судя по обхождению и манерам, этот удивительный человек должен был в свое время приложить немало усилий, чтобы избежать гильотины. С той же проблемой, по-моему, столкнулась бы и мадам де Монталье, будь она лет на тридцать постарше. Эта женщина сама по себе очень незаурядна, а в ее родиче сразу угадывается гордый изгнанник, скиталец. Глядя на него, я почему-то вспоминаю одного отлученною от церкви священника, которого некогда знал. Это ассоциации, а господин Сен-Жермен очень скупо говорит о своем прошлом. Однако он проявляет неподдельное любопытство к нашим раскопкам и заверяет, что в случае денежных затруднений, готов финансировать экспедицию вплоть до тех пор, пока мадам де Монталье не сочтет нужным покинуть ее состав.

Признаться, это меня удивляет, а впрочем, родственные связи сильны. К тому же господин Сен-Жермен и сам провел какое-то время в Египте. Я порасспрашивал его в этой связи и должен сказать, что он действительно обладает кое-какими знаниями, хотя теории его довольно-таки смехотворны. По его словам, например, египетский пантеон населен таким множеством разнообразных богов, что число их любому сведущему человеку покажется непомерным. И все же он богат, как-то разбирается в египетской старине и может нам всем сослужить добрую службу.

Раз уж речь зашла о Египте, хочу сообщить еще одну вещь, которая вам, боюсь, не понравится. И все же лучше узнать об этом раньше и от кого-то, чем позже и самому. Я тут на вынужденном досуге успел ознакомиться с тремя последними монографиями Бондиле и не нашел в них ни одного упоминания о заслугах других участников экспедиции. Он просто поименно перечислил ее состав (этого нельзя было не сделать!), но никого не удостоил даже коротенькой похвалы, хотя обещал воздавать нам должное, когда рассылал приглашения. Я сознаю, что это повсеместная практика и что вряд ли мы встретим сочувствие в высших университетских кругах, если вздумаем опрокинуть эту традицию. Более того, меня предупредили, что подобное выступление может вызвать обратный эффект, настроив против нас многих маститых исследователей старины.

Поэтому я не стану вам это предлагать, однако, по моему мнению, в конкретном случае с Бондиле можно, пока не ушло время, чего-то добиться. Вы, опираясь на факты, черновые наброски и личные дневники, легко сумеете доказать, что он присваивает чужие, в том числе и ваши, труды, чем упрочите свою репутацию, облегчите совесть и восстановите справедливость. Только браться за это надо сейчас, до завершения экспедиции, иначе замысел не сработает. Хотите, я вышлю вам монографии Бондиле или попрошу месье Сен-Жермена переправить их в Фивы, если вы почему-либо предпочтете не привлекать к этому делу меня.

Я, скорее всего, пробуду в Вене еще три месяца. Доктор, который меня ведет, доволен моим состоянием, но не советует мне „форсировать процесс исцеления“.

Как странно все-таки ограничивать себя даже в малостях и то и дело щупать свой пульс, когда ты совсем недавно мог днями и практически без какого-либо ущерба переносить египетский зной. Жду не дождусь того часа, когда мне разрешат вернуться к работе.

Правда, по возвращении в Париж меня ждут проблемы. Первая — деньги, вторая — жилье. Мои финансовые перспективы туманны, что навевает уныние, но я с ним борюсь. Как только все образуется, я тотчас пришлю вам свой адрес. Надеюсь, вы и впредь будете сообщать мне о том, что делается в экспедиции, и о своих новых находках. Не столько для того, чтобы удовлетворить мое любопытство, сколько для дополнительной регистрации всех ваших достижений.

Если случайно у мадам де Монталье найдутся лишние, пусть даже черновые, копии каких-либо текстов, я с большим удовольствием взглянул бы на них. Иероглифы — мой конек, а она, как я помню, занималась одним весьма многообещающим фризом. Спросите, нет ли у нее возможности перекопировать с него что-то и для меня. Конечно, это огромный труд, но я тогда смог бы тоже способствовать успеху нашего общего дела, до которого, как мы с вами знаем, и она сама не своя.

Кстати, ее загадочный родственник тоже проявляет немалый интерес к древним текстам, хотя трактует их не очень-то верно. Его, к сожалению, подводит нехватка образования, но одаренность, несомненно, видна.

Время вынужденного безделья дарит мне лишь одно удовольствие: запойное чтение. Концерты, с театрами пока что не про меня, но книги… от них занимается дух! Я копаюсь в них, как в сокровищнице какого-нибудь шейха, а иногда мне что-то подбрасывают, и господин Сен-Жермен принимает в этом участие активнее других. Пушкинского „Бориса Годунова“ я взялся читать с его легкой руки и совершенно очарован этим произведением, хотя мое знание русского не позволяет мне все досконально понять. Другая изумительная работа — трактат Никола Карно „Размышления о движущей силе огня“. Но этот труд не осилить без предварительной подготовки. Через какое-то время я его обязательно перечту.

Я уже написал профессору Бондиле, что иду на поправку, но не упомянул о возмущении, какое вызвали у меня его монографии, на тот случай, если вам понадобится моя помощь. Атака должна быть внезапной и быстрой, а потому до времени противника лучше не злить. Помните, Пэй, я — ваш сторонник и в любой ситуации вас поддержу.

Мои молитвы и мысли с вами.

Искренне ваш,

Клод Мишель Ивер.21 июня 1827 года, Вена».

ГЛАВА 4

Позади роскошной виллы Ямута Омата раскинулись три обнесенных стенами сада. В одном из них обитали жены этого оборотистого дельца, остальными двумя восторгались прибывшие на прием европейцы.

— Здесь чудесно, не правда ли? — с томными нотками в голосе проговорил Бондиле, указывая своей спутнице на ряды идеально подстриженных роз, от которых шел густой аромат.

— Да, — кивнула Мадлен, стараясь держать дистанцию.

— Далеко не каждому европейцу дано видеть такое, — продолжал Бондиле. — Сад мусульманина — продолжение его личных покоев. — Он ступил на тропу, выложенную цветным камнем. — Странно видеть огромные статуи среди руин и барельефы на стенах развалин, в то время как на вилле у нашего друга нет ни одной скульптуры или картины. Что ж, наверное, в этом есть свой резон.

— Местное население исповедует мусульманство, — заметила Мадлен вскользь.

— Ваша правда, мадам, ваша правда. — Бондиле рассмеялся, словно услышал нечто оригинальное и еще крепче сжал ее локоть. — Это удача, что древние египтяне уважали большие масштабы, иначе правоверные не оставили бы от их памятников камня на камне. Религиозным фанатикам свойственно уничтожать все, что идет вразрез с их культовыми традициями.

— Вполне возможно, — сказала Мадлен. — Насколько я знаю, в истории таких примеров полно. — Она огляделась в надежде увидеть кого-нибудь из гостей, но, к своему неудовольствию, обнаружила, что вокруг, кроме них двоих, никого нет. — Профессор, нас могут хватиться.

— О, — заулыбался Бондиле. — Ну кто нас может хватиться? Все веселятся. Кто знает, что мы ушли? А если кто-то и обратит внимание на наше отсутствие, то, безусловно, решит, что нам захотелось побеседовать без посторонних.

— Так вот что вы задумали? Побеседовать без посторонних? — Мадлен представила, как он взвоет, если его пнуть в лодыжку.

— Естественно. — Бондиле хищно осклабился, подводя спутницу к каменной широкой скамье. — Вот мы и пришли. Присядем, вам здесь понравится.

— Я предпочла бы вернуться обратно, — возразила Мадлен.

— Не беспокойтесь. — Он слегка подтолкнул ее, и ей волей-неволей пришлось сесть. — Вот так, не упрямьтесь. Никто ничего не узнает.

— Тут нечего узнавать. Я не сторонница тайных свиданий. — Голос Мадлен звучал ровно, но она начинала тревожиться.

— А что, скажите, тут тайного? Мы в саду, где полно народу, и сейчас день, а не ночь. — Он сел рядом. — Мадлен, вы должны сознавать, что я питаю к вам глубочайшее уважение.

— Как и к своей супруге? — резко спросила она. — Не глупите, профессор.

— Просто Ален, Мадлен.

— Не помню, чтобы я разрешила вам обращаться ко мне по имени, мэтр Бондиле. — Мадлен отодвинулась, насколько позволяла скамейка.

— После трех лет совместной работы это вполне естественно. — Его взгляд скользнул по ее лицу, потом опустился ниже — на грудь. — Мы все тут свои.

Мадлен встала.

— Мэтр Бондиле, — решительно заявила она, — Немедленно проводите меня к дому. Думаю, мне не пристало здесь находиться, как, впрочем, и вам. Или вы уже не разбираете, что прилично, что — нет?

Бондиле помрачнел.

— А прилично ли бегать на тайные встречи с соседом? — Он внезапно вскочил, в его тоне сквозила угроза. — С этим немцем? Вас что, привлекают врачи?

Мадлен надменно вскинула подбородок, хотя в душе обмерла.

— Откуда вы взяли, что я с ним встречаюсь?

Бондиле засмеялся.

— Гибер вас выследил. По моему приказу. Он в курсе всех ваших дел.

Она растерялась, но виду не подавала.

— В таком случае он рассказывает вам небылицы.

Бондиле шагнул к ней, его улыбка превратилась в гримасу.

— Невозможно. — Он схватил ее за плечи. — Вы дважды встречались в заброшенном доме, что находится между его виллой и вашей. И, валяясь на тюфяках, занимались тем, о чем порядочный человек не посмеет даже обмолвиться. Что скажете, а?

Мадлен содрогнулась, кляня свою слабость.

— Скажу, что Гибер все выдумал. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Я не обязана вам ничего объяснять, профессор. Экспедиции я не стою ни су. И как я себя веду, совершенно вас не касается.

Бондиле ехидно скривился.