Служители зла
Шрифт:
Он прекрасно понимал, что мать, как и все они, с трудом пережила гибель Миши и точно так же она вскрикивает во сне, потому что всем им снится-то один и тот же сон — вечер, мальчик, улыбающийся им в дверях и говорящий: «Пошли, Аранта»… Мальчик дергает за поводок, и огромная сенбернарша с трудом поднимается, явно пытаясь изобразить гнев на добродушной морде. «Будьте осторожнее», — ни с того ни с сего говорит Кирилл и ловит удивленно-вопросительный взгляд Анны — что может случиться?
ЧТО МОЖЕТ…
Они уходят, такие привычно возвращающиеся. Кириллу хочется догнать их, но сила реальности
Потому что с ними ничего случиться не может.
— Я пойду с ними, можно, па?
Он хватает дочь за руку и говорит — нет, ты еще не сделала уроки! На самом деле ему наплевать на уроки, просто в тот момент он чувствует нечто страшное, обволакивающее их всех, всю семью, как жадное черное облако.
Смерть.
Чертову смерть, холодную улыбку которой, повисшую в воздухе, он старается отогнать.
Из чувства реальности, за которую надо держаться всеми силами. Чтобы не сойти с ума или скорее чтоб тебя не посчитали сумасшедшим.
Мальчик с собакой уходят, хлопает дверь, — все буднично, и в то же время этот стук захлопнувшейся двери отчетливо напоминает Кириллу выстрел в спину. Как будто кто-то стреляет им в спину — Мишке и Аранте. И открывается новая эпоха в жизни Кирилла — эпоха безуспешных попыток забыть прошлое. Забыть тот чертов вечер. И — ожидания, когда они вернутся, мальчик и собака… Тщетного, бессмысленного ожидания, и — знания того, что оно тщетно и бессмысленно. Потому что — они не вернутся. Никогда. Невермор.
Он виновато посмотрел на Душку. Вернул ей книгу.
— Прости, малыш…
Его рука против воли потянулась к ее голове — такой же взлохмаченно-кудрявой и рыжеволосой, как у всех детей Кирилла. У всех детей… И у матери.
— Что-то случилось, па?
— Ничего. Просто Павлик был чем-то напуган.
— Он последнее время всего боится. — Душка улыбнулась, явно пытаясь успокоить отца. — Может, нам не надо уезжать, па?
— Маме так будет лучше. Да и вам тоже.
— А тебе?
Она смотрела прямо в его глаза. Солгать ей не было никакой возможности.
— Мне? Мне будет лучше, если вам станет лучше, — честно ответил он.
— Я не уверена, что нам это нужно, — произнесла Душка, смотря вдаль своими мечтательными глазами. — Мне лично куда лучше здесь.
— Согласен, — кивнул Кирилл. — Тебе лучше здесь. Мне тоже. Возможно, здесь лучше и Павлику. Потому что нам так ПРИВЫЧНЕЕ. Мы вроде как просто знаем каждый уголок в этой квартире и спокойно можем существовать в этом пространстве, где даже удары нам будут казаться слабее… Но у нас есть тут одна проблема. Она остается, если мы решаем остаться здесь. Остается мама, а ей тут очень плохо.
Он поставил точку в их разговоре. Правда, уже на выходе обернулся и ласково сказал:
— Душка, я думаю, нам всем там будет совсем неплохо. Ладно, маленькая, собирайся. Нас уже заждалась бабушка…
Машина летела вперед по начинавшему чернеть городу. Превращение света из голубого в черный всегда казалось Кириллу чудом — как все, сотворенное природой. Он по-прежнему не рисковал называть Природу Богом, несмотря на постоянные насмешки матери: «Кирилл, когда ты начнешь называть вещи СВОИМИ именами?»
Дома
летели навстречу в ритме фуги Баха.— Павлик, иди ко мне…
Мальчик забился в угол.
Анна расстроенно махнула рукой.
— Оставь его, — попросил Кирилл. — Все с ним пройдет.
«Хотя я не могу понять, почему он вылетел из твоей комнаты с такими перепуганными глазами, — закончил он про себя. — Почему ты начала кидаться на детей сразу, как только явилась домой».
Не важно. Ее нервы перенапряжены. Их потеря еще долго будет отравлять им существование, лишая сна, каждую ночь заставляя смотреть в потолок, пытаясь найти в его белизне ответ на вопрос: «ПОЧЕМУ, ГОСПОДИ, ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ С НАМИ?»
Машина, мягко прошелестев по гравию, подкатила к небольшому особняку.
— Приехали, — сообщил Кирилл. Сколько раз он произносил эту фразу, пытаясь придать ей тот уровень надежности бытия: с нами все будет именно так — всегда… Мы будем приезжать, и ничего с нами не может случиться!
Сейчас все вернулось. Воспоминание о прошлом лете.
— Приехали!
Насмешливый ломающийся голос:
— Па? А почему не приплыли? Отдать швартовы!
Кирилл прикрыл глаза. Наваждение, чертово наваждение! Анна вышла из машины. Даже сейчас, еще не встретившись со свекровью, она стиснула губы.
«Хочешь мира — готовься к войне!»
Душка вылетела, наоборот, подобием освободившегося воздушного шарика, и даже Павлик, казалось, забыл про свой страх:
— Ба-буш-ка!
Мать стояла на крыльце, держась за перила. Даже больные ноги не могли помешать ей выйти им навстречу.
Она распахнула руки, сдерживая себя, стараясь не показывать, сколь многих усилий требует от нее эта невыносимая боль в суставах, и проговорила:
— Ах вы, соплявки! Надеюсь, достаточно натворили и нашалили? Во всяком случае, я бы не восприняла вас нормально, если бы ваше поведение было примерным!
Анна едва заметно поморщилась — чертова старуха разрушает все ее воспитание!
Кирилл шел за детьми. Он увидел, как оба ребенка исчезают в бабкиных объятиях, и с удивлением понял, что завидует им.
Ему до сих пор хотелось спрятаться в материнских руках от жизни, как маленькому!
Она поймала его взгляд и еле заметно улыбнулась, поймав и его мысли.
Ему даже показалось, что она слегка взмахнула рукой, показывая, что ей жаль, что у нее только две руки, а он весь в плену взрослых условностей, мешающих позволить себе побыть слабым…
Тихий свет настольной лампы располагал к покою. Душка позволила себе снова побыть ребенком, и сейчас, как в былые времена, она сидела поджав под себя ноги и грызя восхитительные орешки в сахаре, наблюдая, как на экране черно-белого телевизора толстенький Винни-Пух пытается справиться с пчелами.
Она не смогла удержаться от смеха — да, впрочем, что здесь могло помешать ей смеяться?
Павлик тоже смеялся, и у Душки на одно мгновение родилась в голове мысль, что только здесь они могут чувствовать себя в безопасности. В этом доме, с непонятными, но такими чудесными бабушкиными картинами, с этими орешками и пирожными, — островок бесконечного детства…