Служители зла

— Когда твоего мужа не бывает дома?— вместо ответа спросил ксендз.

— По средам он уезжает с утра... в библиотеку... А приезжает под вечер.

— Значит, завтра? Хорошо. Я приду. Ты проведешь меня в кабинет мужа и покажешь его бумаги.

Старуха побледнела. Еще никто никогда без разрешения профессора не входил в его кабинет, не садился за его письменный стол. Сама она в последние годы только иногда, украдкой, на несколько секунд, входила в эту комнату, похожую на библиотеку, чтобы положить очередную записку или взять деньги, которые профессор регулярно, каждый месяц, оставлял на письменном столе. Всю домашнюю работу для Шамайтиса выполняла домработница Катре. Она убирала комнату, подавала еду, стирала белье. Через нее Мария узнавала, что делает муж, какое лекарство заказал в аптеке... Так сложилась жизнь в доме Шамайтисов, и изменить ее уже нельзя было: этого не могла сделать Мария, этого не хотел ее муж.

Колебание старухи не укрылось от внимательного взгляда Августина. Он положил руку на ее плечо и строго спросил:

— Готова ли ты?

— Я готова, — прошептала она.

— Так пусть сомнения не тревожат твое сердце. Завтра утром жди. До свидания, Мария.

Августин снова в знак прощания притронулся к плечу Марии, потом перекрестил и медленно удалился. Прижав руки к сердцу, преодолевая слабость и головокружение, Мария глядела ему вслед.

...Августин пришел утром, через полчаса после ухода Альберта Шамайтиса. Встретив ксендза и усадив его на плюшевый диван под картиной, изображающей распятие Христа, Мария позвала Катре и поручила ей сходить на базар за продуктами. Мария не хотела иметь лишнего свидетеля, а то, чего доброго, эта глупая женщина, беззаветно преданная хозяину, проговорится о посещении его кабинета посторонним человеком.

Когда Катре ушла из дома, Августин спросил Марию, как она спала и как сегодня себя чувствует.

— Спасибо, — ответила Мария. — Я много молилась и просила бога послать мне силы.

— Молитва — лучшее средство для исцеления всех недугов, — проговорил ксендз, вставая, и сразу же перешел к делу: — Ты знаешь, зачем я пришел. Веди меня в кабинет мужа.

Прежде чем войти, Августин помедлил, чуть прикрыл глаза и только после этого перешагнул порог. Быстрым, внимательным взглядом он окинул комнату с двумя узкими, длинными окнами, сквозь которые пробивался скупой свет серого, хмурого утра. Вдоль стен возвышались стеллажи с книгами. Книг было так много, что они лежали на полках, на диване, на стульях, даже на полу. Профессор разрешал Катре только смахивать пыль с книг, но категорически запрещал трогать их и перекладывать с места на место. В этом кажущемся книжном хаосе он чувствовал себя вполне уверенно. Любую нужную ему книгу профессор находил быстро и безошибочно.

Августин осторожно, чтобы ничего не задеть, прошел к письменному столу. Здесь, с правой стороны, лежала толстая рукопись.

— Это? — спросил он, указывая на стопу бумаги.

— Наверно... Посмотрите...

Когда Августин садился в кресло, слегка заскрипели пружины. Их звук царапнул Марию по сердцу. «Неужели так угодно богу?» — мелькнула мысль. Но разве может она противиться просьбе Августина? Нет, не может. Мария села на стул возле двери и молча наблюдала за ксендзом, а тот пододвинул к себе рукопись, надел очки и открыл первую страницу.

«Спрут», прочитал он заголовок книги, и лицо его сразу же стало напряженным и злым.

Августин понимал, что за короткое время, имеющееся в его распоряжении, невозможно прочитать всю рукопись. Поэтому он торопливо стал листать ее, прочитывая лишь названия глав, изредка задерживаясь на отдельных абзацах. Из всего того, что удалось просмотреть в первые же несколько минут, ему стало ясно: профессор Альберт Шамайтис поднял руку на католическую церковь, поносит и хулит ее, открывает простым верующим такие тайны, которые могут отвратить их простодушные сердца от князей церкви.

— О Иезус-Мария! — чуть слышно проговорил Августин, и от этих привычных слов, которые Мария сама произносила ежедневно по многу раз, она вздрогнула и перекрестилась.

— О Иезус-Мария! — тихо, как эхо, повторила она, тяжело вздыхая и в то же время прислушиваясь, не возвратилась ли с базара Катре.

«История католицизма в Литве», — читал Августин названия глав. — «Князья церкви, отцы тьмы», «Святой престол и его тайны», «Враги культуры и науки», «Лживые молитвы и черные дела»...

Лицо Августина покрылось красными пятнами. Он бегло прочитывал страницу за страницей, изредка мельком взглядывал в сторону Марии и снова углублялся в чтение.

Время идет, надо спешить. Подагрические узловатые пальцы ксендза переворачивают листы рукописи. Вот эта глава только начата, но пройдет немного времени, страниц станет больше, значительно больше. Скоро будет закончена и вся эта проклятая книга. О, Шамайтис заслуживает не только проклятия, но и кары господней, и пусть эта кара как можно скорее падет на голову богоотступника.

Августин задыхался, ему сделалось душно, его давила ненависть. Большие, костистые, крепко сжатые кулаки ксендза лежали поверх рукописи, и Мария, вытянув шею, с удивлением и страхом смотрела, как они вздрагивают и шевелятся.

А отец Августин читал начало пятнадцатой главы, читал и не мог оторваться. Буквы прыгали перед глазами.

«Все, что написано в этой книге, — так начиналась пятнадцатая глава, — правда. Она не только свидетельствует — она обвиняет!»

Августин перевернул несколько страниц и продолжал читать. «Святые» отцы католицизма цинично заявили: «Мы заключили бы договор с самим дьяволом, если бы это послужило интересам католической церкви...». Кому не известно, что католическая реакция была тесно связана с итальянским и германским фашизмом, благословляла все его черные дела, сотрудничала с гестапо. Во время последней кровопролитной войны, в которой гибли миллионы людей, она раздувала смрадное пламя этой бойни и оправдывала все преступления и зверства фашистских орд... Католическая реакция призывала католиков предавать свое отечество и помогать немцам. Пусть мой родной литовский народ знает, что осенью 1941 года, когда фашистские полчища уже топтали нашу советскую землю, тогдашний глава литовской католической церкви архиепископ Цвирескас получил директиву о том, что «обязанность всех духовных лиц — всеми силами помогать немецкой армии и немецким военным властям».

Ксендз судорожно проглотил слюну. Мария, услыхав стук входной двери, вздрогнула и встала.

— Отец Августин, — сказала она испуганным шепотом.

— Да-да, — понял ее ксендз.

Он быстро сложил бумаги, встал и вышел из комнаты. У него был, как обычно, суровый и бесстрастный вид. Мария поспешила за ним и тихо прикрыла дверь кабинета.

Через два дня отец Августин снова пришел навестить больную. Расспросил о здоровье, посоветовал уповать на бога, а потом, прикрыв глаза и закинув голову, долго беззвучно шевелил губами. Очевидно, молился за здоровье Марии.

Кончив молитву, отец Августин вытер лицо белоснежным шелковым платком и спросил, ушел ли из дома профессор.

— Да, ушел, — слабым голосом ответила Мария.

— Я хотел еще раз поговорить с тобой о нем. Твой муж — великий грешник. Его пером водит рука дьявола... Его книга — преступление перед церковью и богом...

Мария ждала этого разговора, и все же слова ксендза привели ее в ужас.

— Я понимаю, дочь моя, — продолжал Августин, — ты не можешь помешать ему писать, не можешь остановить его... Но ты должна подумать о том, чтобы уберечь свой дом от проклятия и кары божьей.

— О-о! — простонала старуха. — От проклятия?

— Да, Мария. И я, твой духовный наставник, тоже должен позаботиться об этом... Я обязан печься о тебе и обо всех верующих, которые пока еще посещают твой дом.

— Почему вы говорите — пока?

— Потому что, если в этих стенах богоотступник Альберт Шамайтис будет продолжать творить свое черное дело, верующие не смогут приходить сюда, чтобы не навлечь на себя гнев господен... И я не буду приходить... И ничем не смогу помочь тебе.