Служу Советскому Союзу 2

У одной из стен были аккуратно сложены три Т-образных сооружения из толстого бруса. По стенам стояли ещё пять автоматчиков, которые с интересом наблюдали за нами, не опуская автоматов. Вот только форма на этих людях была нацистская. Как будто из времен Великой Отечественной вытащили эту форму, стряхнули нафталин и сделали нашивки со свастикой и знаками СС.

— Недобитки фашистские, — процедил я, глядя на стоящих.

— Вперед, коммуняки, — весело раздался позади нас голос Головлева. — Всё готово для рождения Четвертого Рейха. И вы будете теми самыми людьми, которые дадут рождение новому лидеру Великой Германии! Ой, а чего это три креста? Ведь было же два?

Я оглянулся на подходящего Головлева. Он был в неплохом костюме-тройке, выбрит и причесан. Прямо дипломат какой-то, а не связист с советского аэродрома.

Старался соответствовать господам?

Вот только появившаяся в глазах растерянность при виде ещё одного сооружения слегка портила его довольный вид.

— Дурак ты, Головлев, — хмыкнул Дорин. — Неужели не догадался ещё — для кого третий крест?

— Кого-то ещё приведут? — он всё ещё надеялся на чудо.

— Нет, Иуда, это для тебя приготовили, — покачал я головой. — Повисишь немного, а потом… Потом тебя повесят. Неужели ты не понял ещё, что для этих людей ты говно второго сорта? Для них ты животное и как бы не лизал задницы, но всегда будешь только животным. А корову никто не спрашивает — хочет ли она пойти на забой?

— Да нет, вы всё врёте, — Головлёв подобострастно оглянулся на Лотара. — Ведь этого же не может быть?

Молодой человек с презрительной улыбкой смотрел на Головлёва. Уверенность и лощеность сходила с лица Сереги так же быстро, как снег с дорог под весенним солнцем. Головлёв сникал на глазах.

Дверь открылась и на пороге показался старший де Мезьер. Он был одет в офицерскую форму Рейха. При нем все солдаты и охранники вскинули руки в нацистском приветствии. Де Мезьер «зиганул» в ответ.

— Приготовьте их! — коротко кивнул он на нас. — Скоро всё начнется…

Глава 42

Понемногу бункер начал наполняться людьми. Причем у меня возникло стойкое ощущение, что я участвую в каком-то костюмированном представлении. И это представление было отрепетировано не раз. Заходили, молча подходили к одному им ведомому месту и замирали там, склонив голову и опустив руки по швам.

Одетые в черные шелковые мантии с большими капюшонами и алыми подкладками люди чем-то напоминали магистров дьявольского культа. И заполняли бункер они точно не для того, чтобы воздать должное солнечному свету и радостям жизни. Скорее, они собрались на жертвоприношение.

Надо ли говорить — кто выбран в роли жертвы?

Люди в мантиях и капюшонах заходили молча и вставали. Заходили и вставали. Лица скрыты, руки опущены. Для пущего антуража не хватало только пылающих факелов и какой-нибудь мистической музыки на фоне вроде группы "Григориан".

К слову сказать, среди этих мантий затесались и те, кто как и де Мезьер, были одеты в черную форму с повязками на рукаве.

— Я не хочу умирать, — прошептал Сергей Головлев рядом со мной. — Я не хочу умирать! Я не должен умирать... Я не хочу... Я не могу...

Его била крупная дрожь, лицо побледнело, зрачки стали такими широкими, что скрыли под собой радужную оболочку.

— Молчать! — к нему подскочил де Мезьер. — Ещё один звук и тебе вырвут язык, свинья!

Сергей тихо пискнул, а затем зажал рот руками, как будто ему прямо сейчас собрались вырывать язык калеными щипцами. Я краем глаза взглянул на Геннадия. Тот был бледен, но не дрожал. Судя по вздувшимся желвакам, зубы у него были стиснуты так, что едва не крошились от напряжения.

Люди перестали заходить. Воцарилась тишина, нарушаемая редким шорохом одежд, скрипом кожаных портупей и старческим покашливанием. Мы стояли втроем перед сотней человек в маскарадных одеждах. Все молчали.

Спустя минуту в том самом проходе, откуда выходили люди, показались трое. Два человека шли рядом с третьим, которого везли на инвалидной коляске. Лицо старика на коляске было открыто и я невольно вздрогнул. Вот и свиделись с главным монстром двадцатого века...

Да, пластические операции изменили лицо бывшего фюрера, да и время постаралось внести свою лепту в ухудшение общей картины, но узнать его при желании было можно. Трясущиеся руки, суетливо бегающие глазки, а также бледность кожи показывали, что жить в бегах несладко.

Ну да, всю жизнь ходить и прислушиваться -— не слышны ли шаги мстителей за спиной? Вряд ли кто будет рад такой жизни...

Один мужчина в черной форме вез коляску, а рядом шла женщина в белом халате. Она везла стойку с капельницами, чьи прозрачные шланги спускались и скрывались в рукаве сидящего. Похоже, что величие тирана было побеждено и раздавлено временем и болезнями.

— Хайль Гитлер! — выкрикнул де Мезьер, выбрасывая руку вверх.

— Хайль! — ревом откликнулись стоящие люди.

Вся сотня людей отрепетированно "выкинули зигу" в сторону Гитлера.

Сидящий в инвалидной коляске скривил губы в подобии улыбки. Он уперся трясущимися руками в подлокотники коляски и попытался привстать. Покачнулся. Его тут же подхватил помощник, но мужчина в сером костюме выправился и отстранил горделиво помощника. Он встал и вскинул руку. Скрипящим голосом вскрикнул:

— Зиг хайль!

Меня аж передернуло от всего этого выступления. Дорин тоже скривился, глядя на подобное представление.

После приветствия престарелый фюрер упал в свою коляску, и мужчина покатил её на отведенное место, где на черном фоне пола выпукло выделялся орел с раскинутыми крыльями. Как будто выдавили из мраморной плитки с другой стороны ту самую мерзкую фигуру, держащую в лапах круг с нацистской символикой. На этом выпуклом рисунке коляска и остановилась.

Какое же омерзение вызывал у меня этот старик. Он выглядел как кусок говна, затянутый в отглаженный костюм. Я чувствовал, как внутри поднимается бурление ярости. Мне постепенно становилось в нем всё ненавистно, начиная с начищенных ботинок и заканчивая редкими седыми волосками на пятнистой плеши.

Человек, по воле которого были убиты миллионы людей, спокойно доживал свой век и даже осмелился приехать сюда, в Восточную Германию. Я заметил, что Геннадий тоже смотрел на врага человечества не отрываясь.

Через несколько секунд в проеме двери блеснул серебряной мантией человек, в котором без труда можно было узнать Менгеле. Его голова как раз не была спрятана под капюшоном. Перед ним в золотой одежде шла ещё одна невысокая фигура. Вот у этой фигуры лицо было скрыто. Менгеле шел торжественно, можно даже сказать, что шествовал, как на параде. Только не чеканил шаг.