Смех Циклопа
Шрифт:
Рядом с кишечником: «„Пуля за Смех“ – турнир, переваривающий юмористов и превращающий их в трупы».
Надо лбом: «Великая Ложа Смеха – священное наследие, пришедшее из тьмы веков».
Рядом с ягодицами: «Положение парижского шоу-бизнеса».
Исидор размышляет. Он спрашивает себя, не была ли драма, случившаяся с Дарием, спровоцирована самой системой, которая сначала создает знаменитостей, а потом приносит их в жертву.
Она их растит, закармливая до отвала деньгами, властью, кокаином, сексом, и тем самым готовит им судьбу рождественских индеек. Система превращает смерть звезды в шоу.
Исидор
Маски – вот где ловушка. Знаменитости не отличают маски от своих истинных лиц. Они гибнут, как только они утрачивают связь с реальностью.
Мир юмористов так жесток оттого, что его власть слишком велика.
Дарий Возняк был воспитан в духе смеха света. Он скатился к смеху тьмы. И благодаря этому возникла третья сила: Катрин Скалез.
Он невольно создал новый путь развития юмора: «синий смех».
Рядом с шеей нарисованной фигуры Исидор пишет: «Доктор Катрин Скалез».
Она поняла все. В юности она овладела профессией клоуна, потом досконально изучила механизмы смеха, довела свои знания до совершенства. Она, а не Беатрис, должна была бы стать Великим Мастером Ложи.
Исидор задумчиво рассматривает свой рисунок.
Нет. Беатрис сильнее потому, что ее питает не просто смех, а сокровищница всех сохраненных человечеством шуток. Она разместила Ложу в самом чудесном уголке мира, не на суше, не на море, а сразу в обеих стихиях. Гора Сен-Мишель – сама по себе геологическая шутка.
Он печатает:
«Создание романа похоже на рождение живого существа».
Следовательно: «Все романы можно считать… длинными анекдотами!»
И добавляет: «Быть может, и человеческая жизнь – всего лишь шутка?»
«Быть может, любая форма жизни – всего лишь шутка?»
«Быть может, юмор – высшее достижение разума?»
«Быть может, смысл эволюции любой формы жизни – становиться все смешней и смешней?»
Он погружается в размышления.
Неожиданно раздается звонок.
Он открывает входную дверь новым дистанционным пультом управления.
На центральном острове появляется Лукреция.
Она переходит по мостику и приближается к Исидору.
Она в туфлях на высоком каблуке, мини-юбке и блузке, на которой изображен пронзенный мечом дракон, но не в китайском, а в венецианском стиле. Длинные светло-каштановые волосы уложены в сложную прическу с завитками на лбу и на висках.
Она целует Исидора в лоб.
– Ну? – спрашивает Исидор без церемоний.
Лукреция бросает на стол номер «Современного обозревателя». На обложке крупный заголовок: «Великий секрет». А сверху, помельче: «Эксклюзивная информация о смерти Циклопа».
Исидор поднимает глаза.
– Вы убедили Тенардье? Браво, Лукреция, не думал, что вам это удастся.
Он берет журнал и разглядывает обложку. Последняя фотография Дария – он на сцене «Олимпии», приветствует публику, приподняв повязку над глазом с розовым сердечком.
– Подумать только, этот жест и был ключом к разгадке, –
вздыхает Исидор. – Все сочувствовали ему из-за его физического недостатка, а это было доказательство преступления. Возможно, маленькое сердечко даже намекало на его роман с Катрин Скалез. Все было ясно с самого начала. Вот в чем смех.Он открывает журнал, находит статью. Видит фотографию могилы артиста и заголовок белыми буквами на черном фоне: «Гибель Дария Возняка. Шокирующие документы. Эксклюзивное расследование Кристианы Тенардье, материалы с мест событий – Флоран Пеллегрини».
Исидор не успевает произнести ни слова, Лукреция его опережает:
– Это было непременным условием. Тенардье, над которой в открытую смеются из-за того, что она за всю жизнь не написала ни строчки, решила реабилитироваться.
– А Пеллегрини тут при чем? Разве это он написал статью?
– Нет, статью написала я. Но, по словам Тенардье, читатели привыкли, что все серьезные расследования проводит Флоран Пеллегрини. Это, как она выразилась, «залог доверия читателей».
– Понятно.
– Но меня тоже упомянули.
Действительно, рядом с повторяющимися в конце каждой страницы именами авторов Исидор обнаруживает приписку мелкими буквами, курсивом и в скобках: (Документы предоставлены Лукрецией Немрод).
— Лучше, чем ничего. Тридцать одна страница. И заплатили хорошо. Даже очень хорошо. Меня повысили: теперь я получаю пятьдесят евро за страницу. Хватит на хлеб с маслом.
Исидор ничего не отвечает. Он просматривает начало статьи.
– И это еще не все. Тенардье согласилась возместить все расходы, рестораны, гостиницу, бензин!
Исидор не разделяет энтузиазма Лукреции.
– Ну, это минимум за статью, заголовок которой вынесен на обложку, – замечает он.
Лукреция продолжает:
– Тенардье меня поздравила. Она даже обещала рассмотреть мое зачисление в штат. Сказала, что поговорит об этом на верхних этажах.
Исидор переворачивает страницу и читает подзаголовок: «Дарий умер на сцене, как великий Мольер, игравший в „Мнимом больном“».
– Это вы написали?
– Нет, это идея Пеллегрини.
– Понятно. Великие артисты умирают на сцене. Жертвуют собой, развлекая зрителей. Настоящие герои. Интересный вариант для обвинения.
Он издевается надо мной. Он что, не слышал, что Тенардье обещала взять меня в штат? Или думает, что она не сдержит слово? Почему он всегда все портит?
Обиженная Лукреция пытается вырвать журнал у него из рук.
– Не стоило мне приходить. Я знала, что не надо этого делать. Я уже не хочу, чтобы вы читали дальше.
– Наоборот, мне как раз становится интересно.
– Я вам расскажу, что там написано. Дарий работал как каторжный. Своими произведениями он сумел сгладить противоречия между целыми поколениями. Он искал и растил молодые таланты. Он не заботился о своем здоровье, потому что тратил все силы на помощь ближним. Он стремился к совершенству, его требовательность к себе граничила с одержимостью. И скорее всего, именно из-за этого стремления к совершенству он и умер на сцене.
– Вы не упоминаете в статье о деле Катрин Скалез?